Быть драконом

Чувствовалось, что фиг от этой штуки просто так оторвёшься: завораживает невиданными красками и замысловатой геометрией, затягивает изяществом танца и бойким ритмом, рушит представление о месте и времени. Завораживает, затягивает и лишает воли. Тут Домбровский не соврал. Я дракон и то с трудом оторвался, каково же человеку, который и без того склонен к эскапизму? А ведь так вот безотрывно посидишь часок, и на неделю в изменённое сознание ума впадёшь. Даже сомневаться не приходится.

— Как сказала бы моя помощница, портал рулит, — оценил я всё увиденное.

Домбровский буквально впился в меня глазами.

— Портал?

— А ты думал? Портал, конечно. Коридор между разными пластами реальности. Через эту вот дырочку шаман и проходит отсюда туда, а потом обратно. Сам-то не пробовал нырять?

— Я-то?!

— Ты-то.

— А что — можно?

— Можно. Но не нужно. Навигация запутанная, иные уходят и не возвращаются.

— А-а-а, — сделал он вид, что врубился, хотя было очевидно — ни черта не понял.

— Значит, говоришь, кайфуешь от созерцания? — безжалостно ковырнул я его рану.

— Прёт меня, жутко прёт, — стараясь не глядеть на бубен, честно ответил он. — Боюсь, сейчас унесёте, ломка начнётся.

— А ты не бойся. Переживёшь. Переживёшь, и дальше жить будешь. В отличие от своих друзей. Кстати, о друзьях. Скажи, почему Нигматулин молчал? Почему ты упёрся, мне теперь понятно, но почему он — хоть убей, не пойму. Он-то, в отличие от тебя, здравомыслящим был.

— Ну да, конечно, — произнёс Домбровский с немалой долей сарказма. — Нашли здравомыслящего.

— А что — нет?

— Это он только с виду таким был. На самом деле тоже с тараканами в башке. И ещё не известно, у кого они были больше — у меня или у него? Пожалуй, у него. Вот такие вот жирные у него были тараканы.

Он показ пальцами, какие. Выходило, были величиной с небольшую среднеазиатскую черепаху.

— А поподробнее? — попросил я.

Ещё раз приложившись к бутылке, Домбровский кивнул:

— Можно и поподробнее. Дело в том, что Эдька не хотел нож потерять.

— Какой нож? — зацепился я за кончик клубка.

— Ну, он ведь из могилы нож взял, — ответил Домбровский и тут же пояснил: — Эдька с детства холодное оружие собирает… собирал. У него самая богатая коллекция в городе. Как тот нож увидел, так аж затрясся весь. У него в июле какой-то супер-пупер кинжал стырили, ходил сам не свой, а тут такая находка в утешение. Схватил, глаза горят… Если бы не он, глядишь, и не случилось бы ничего. А так — он взял, ну и мы все потянулись. Он — нож, я — бубен, Лёшка Пущин кристалл, Тарасов…

Я прервал его:

— Что за кристалл?

— Большой такой кристалл кварца. Очень чистый.

— Шестигранный?

— Вроде.

Я кивнул. Такой предмет Силы мне был известен. Называется Кристаллом Всех Мер и считается одним из самых могучих артефактов, поскольку его материальная и духовная природа едины. Некоторые маги на полном серьёзе называют его «живым камнем». Перебарщивают, конечно, но что-то в этом есть. Знаю, что иные шаманы натирают кристаллами кожу перед камланием. Иногда кладут в воду и пьют её, после чего обретают способность видеть прошлое и будущее. А ещё они с помощью кварцевого кристалла ловят образ чужого лица и раскрывают подлинное имя человека. Между прочим, Шар Фатума, который используют современные колдуны и маги, — это ничто иное, как полированный потомок старого шаманского кристалла.

— Всё мне теперь ясно, — сказал я. — Нигматулин нож стащил, ты бубен, Пущин кристалл, а Тарасов — серьги.

— Вы сказали «серьги»? — удивился Домбровский.

— Да, я сказал «серьги».

— Откуда знаете?

— Оттуда. А что — ошибаюсь?

— Нет-нет, всё так. Пашка действительно серьги взял. И ещё маску. Омерзительную такую маску.

— Морда какого-нибудь зверя?

— Да там не понять, но беременным я бы не советовал на неё смотреть. Во избежание преждевременных родов.

— Такая безобразная?

— Жуткая просто. И эта вот жуть снилась мне постоянно. Только во сне это вовсе не маска была, а живое лицо.

После этих своих слов Домбровский широко перекрестился.

— А не надо было красть чужое, — назидательно заметил я.

— Кто же знал.

— Сказано же было старшими: «Не укради». Старших надо слушаться.

— Но ведь…

— Что?

— Он же, в смысле она… Она же мёртвая была. Тётка эта.

— А какая, собственно, разница?

— Ну не знаю… Одно дело у живых что-нибудь тиснуть, другое…

— У мёртвых тем более ничего воровать нельзя. Ни вещи, ни славу. Мёртвые очень обидчивы, особенно те из них, которые чародеи и воины. Потревожишь мёртвого чародея, если не жизнь, то здоровье потеряешь. Опрокинешь бронзового солдата — покоя лишишься. Это в лучшем случае. В худшем — совести. Как считаешь, хорошо оно — жить бессовестным поганцем?

Не дожидаясь ответа, я сунул бубен под мышку и двинул на выход.

— Что мне дальше-то делать? — спросил Домбровский, не отставая от меня ни на шаг.

— Ничего тебе уже не нужно делать, — кинул я ему через плечо. — Для тебя всё уже кончено. Я перевёл все стрелки на себя.

— А что с вами будет?

— Не бойся, выкручусь.

— А с оберегом что делать?

Это он правильно вспомнил, я обернулся и приказал:

— Гони сюда.