— После второго «Брата» затеял снять боевик с рабочим названием «Американец». Это про приключения в Сибири одного залётного америкоса. На главную роль пригласили Майкла Бина. Того самого.
Я посмотрел на Ашгарра — знаешь? Ашгарр пожал плечами, дескать, нет, не знаю. Пришлось напомнить:
— Ну тот Бин, который у Джеймса Кэмерона во всех фильмах играет.
Ашгарр кивнул — вспомнил.
— Так вот, — продолжил я. — В Нью-Йорке отсняли все эпизоды без проблем. В Норильске отсняли. Приехали в Город и всё. Майкл запил, начал выпадать из кадра. Помучились парни с ним, помучились и забили на это дело. Так ни одной сцены и не сделали. Короче говоря, погиб фильм. Не сняли, и уже не будут снимать. Никогда. Ушёл поезд. — Я подёргал за воображаемый шнур. — Ту-ту.
— И вывод?
— Очевидный. Этот город располагает к питию.
— Ерунда. Я-то ничего такого на себе не чувствую.
— Значит, тебе прописан другой город, — нашёлся я. — И возможно, в том, твоём городе мы с Майклом Бином были бы трезвенниками.
— Левые отмазки, — пригвоздил меня к позорному столбу Ашгарр.
Я ничего не ответил, сосредоточился на харче, но через время стал краем глаза наблюдать за своим собратом. Его явно что-то мучило. И по лицу было видно, и так, через флюиды, ощущалась. Но я прежде — эгоизм, конечно, и душевная чёрствость, но уж больно голод терзал — сначала прикончил глазунью, вычистил дно сковородки коркой и выхлебал сок со сметаной из салатницы, только потом спросил:
— Чего мнёшься?
— Да так, ничего, — ответил Ашгарр и отвёл глаза.
— Чую, новый шедевр изваял?
— Угадал.
— Не терпится предъявить релиз на суд?
Он скромно промолчал, лишь плечами пожал.
— Не жмись, неси искусство в широкие массы, — подбодрил я.
Несколько лет назад Ашгарру пришла в голову мысль, что стихоплётством под гитару, которым он занимается для себя пару веков, можно зарабатывать деньги. Поначалу попробовал выступать в клубах, практикующих живую музыку, но больших денег ему-мне-нам это не принесло. Но вот как-то раз пронырливый Кика свёл его с правильными людьми, а те — с одним неглупым (когда-то местным, а ныне столичным) продюсером. Два дня и три ночи шушукались они как шерочка с машерочкой у нас на кухне, и в результате их бдений родился студийной проект, известный под названием «Честная Йо». Сочинённые на коленке песенки народу глянулись, клипы прошли на ура, и вскоре под виртуальный образ была найдена смышленая девчушка, которой сунули в зубы фонограмму и запустили на орбиту. Теперь Ашгарр время от времени получает на счёт в банке неплохие деньги, что повысило его общественный статус в собственных глазах. В моих — не повысило. А и без того его очень уважал. Как самого себя. Безотносительно к тому, что он это и есть я, а я — это он.
Пока Ашгарр ходил за инструментом, я не тратил время даром: нацедил себе ещё полстаканчика самогона из сахарного тростника и хлопнул за всё хорошее. Самогон, кстати, был никаким не гавайским, а кубинским. Но мне это было всё равно.
Притащив гитару, Ашгарр, как это у музыкантов водится, некоторое время её настраивал. Я такое вытягивание жил называю выпендрёжем. Терпеть ненавижу.
Наконец он перестал мучить колки, исполнил проигрыш и запел под энергичный перебор новую песенку Честной Йо:
Потом был долгий проигрыш и под конец — двойное повторение припева.
— Ну как тебе? — спросил Ашгарр, не дожидаясь, когда перестанет звенеть последняя струна.
— Нормально, — оценил я. — Не Александра Пахмутова, конечно, на стихи Николая Добронравова, но потянет.
— Да иди ты лесом, — обиделся Ашгарр.
Я подумал: «И этот парень когда-то написал балладу про войну между Временем, в котором живём, и тем Временем, что проживает в нас». Но вслух поторопился примириться:
— Правда, нормально. Если закрыть глаза и представить, что эту композицию исполняет со сцены белобрысая козочка, совсем хорошо. А если представить, что я — такая же козочка, но сидящая в зале, просто отлично.
— Считаешь?
— Считать будем, когда гонорар перечислять. — Я заговорщицки подмигнул и хлопнул его по плечу. — Посуду оставлю?
— Да-да, оставь, — на радостях согласился он. — Я потом сам помою.