Быть Джоном Ленноном

Йоко была из ранних феминисток, и Джон, ныне бывший при ней (да, они поменялись ролями), все больше проявлял рвение неофита и все чаще говорил об эксплуатации женщин — и это могло бы войти в конфликт с задумкой их очередного фильма под названием «Fly»[143]. Но, очевидно, не вошло. Идея этого фильма заключалась в том, чтобы экстремально крупным планом снимать муху, ползающую по обнаженному телу молодой женщины. Они просмотрели нескольких моделей и выбрали одну, со сценическим псевдонимом Вирджиния Ласт — которая, похоже, снималась укуренной в хлам. Наверное, Йоко считала, что зрителей настолько поглотят мушиные странствия, что они поначалу и не заметят, где именно находится муха. Ну, может быть…

Съемки, насколько известно, проходили непросто. Сперва девушку обмазали медом, чтобы привлечь муху и не дать ей улететь. Не сработало. Тогда решили обрызгать насекомое угарным газом, в надежде, что муха проснется и поползет. Так тоже не вышло. Мух непрестанно меняли. И Джон, стоявший рядом с женой, всецело преданный, смотрел, как по настоянию Йоко муху посадили на большой палец девушки. Потом на грудь. Потом на…

Тут оператор, Стив Гебхардт, отступил. «Я не могу этого сделать», — сказал он. И Йоко сама посадила ее туда.

Дэн Рихтер рассказывал о съемке сцены в книге «И кончилась мечта»: «Почти целые сутки… обдолбанные мухи… ползали по голой Вирджинии Ласт… от холмов ее грудей до темной впадины лона».

В 1971 году, в январе, Джон и Йоко вылетели в Японию, где экс-битла представили очень консервативным родителям жены, ныне вышедшим на пенсию. Их брак к тому времени уже длился почти два года. Джон облачился в «супермодное милитари» и на господина Оно впечатления не произвел, но госпожа Оно была очарована — он всегда ладил с пожилыми женщинами.

Однако в Японии пара не задержалась: прошла всего неделя, и они вернулись в Англию. Все его новые затеи демонстрировали, что Леннон преисполнен бунтарского настроя — не факт, что по-настоящему искреннего. Как исполнителю ему нужен был максимально широкий охват в прессе, чтобы добраться до фанатов. Но в его глазах юный и непокорный дух подпольных малотиражек всегда озарялся романтическим ореолом анархии. И когда писатель и активист Тарик Али, выпускник Оксфорда, и исследователь Робин Блэкберн попросили его дать интервью для ультралевой газеты Red Mole[144], он был польщен.

Однако он говорил не всю правду. Сам он позднее звал себя «хамелеоном», а у очернителей были все основания сравнить его с диванной подушкой, сохраняющей отпечаток каждого, кто на нее присел, — будь то Махариши, Янов или Йоко. И нельзя не признать, что по крайней мере часть его реплик в интервью «Красному кроту» была призвана не поведать о его детстве честно и откровенно, а произвести впечатление на его интеллектуальных собеседников и убедить их в правдоподобии его подпольного обличья.

Вот, например, одна из этих фраз: «Ясное дело, если вас воспитают как меня, вы возненавидите полицию, вы станете бояться ее как природного врага, армию вы будете презирать как некое злое явление, забирающее нас всех и где-то далеко предающее смерти. Я о том, что все это типично для рабочего класса…»

То была несусветная чушь. Он не рос в рабочей среде. Мими не внушала ему ненависть к полисменам. Да и британские трудяги, по крайней мере большинство, уж точно не относились так ни к полиции, ни к армии. А когда на раннем концерте The Quarry Men испугались банды тедди-боев, именно дружелюбный констебль защитил их и проводил до автобусной остановки, чтобы те могли подобру-поздорову уехать.

Правда порою была неудобна, но никто из тех, кто брал у него интервью, не подвергал сомнению пересмотренные Джоном версии его собственной жизни. Возможно, потом он слегка поразмыслил и понял, что зашел слишком далеко в попытках им угодить, потому что, когда Тарик Али поставил его в неудобное положение вопросом, как, по его мнению, «мы можем уничтожить капиталистическую систему здесь, в Британии», Леннон просто пустился в долгие разглагольствования, а потом записал новую пластинку.

Она получила название «Power To The People» и вышла всего через месяц после «Instant Karma!». На конверте был изображен Леннон, салютующий сжатой в кулак рукой, в белой каске из тех, в которых участники японского левого движения Дзэнгакурен выходили во время антиамериканских демонстраций. Это был его наименее успешный сольный сингл.

Почти десять лет спустя, успев еще пару раз переписать свою жизнь, он наконец обрел силы честно отбросить давнюю лживую маску. «По правде, мой радикализм — фальшивка. Рожден виной. Я всегда чувствовал себя виноватым за то, что зарабатываю много денег, вот и приходилось то отдавать их, то терять. Нет, я не лицемерил. Если я во что-то верю, то верю всем сердцем. Но я хамелеон — я становился тем, с кем был».

Другому журналисту он сказал: «Тарик Али все приходил, просил денег на «Красного крота»… Я был богат… Стоило кому-то что-то такое сказать, и я раскошеливался. Я сочинил «Power To The People» из чувства вины».