Быт и нравы царской России

Де Кюстин замечает, что в России каждый выполняет свое предназначение до последних сил: «Долг императрицы — развлекаться до самой смерти, и она должна будет выполнять эту обязанность, как другие рабы исполняют свои обязанности. Она будет танцевать до тех пор, пока у нее станет сил держаться на ногах…

Образ жизни, который она ведет, может стать для нее смертельным. Ежедневные балы и вечера для нее губительны. Но здесь нужно беспрестанно веселиться либо умереть от тоски — другого выбора нет…»{266}.

Трудовой день императрицы начинался с раннего утра смотрами и парадами. Затем шли приемы. Императрица уединялась на четверть часа, после чего отправлялась на двухчасовую прогулку в экипаже. Перед поездкой верхом она принимала ванну. Затем она посещала несколько состоящих в ее ведении учреждений или кого-либо из своих приближенных. После этого сопровождала императора в один из лагерей, откуда спешила на бал. Так проходил день за днем, подтачивая ее силы. Те, у кого не хватало здоровья для такой жизни, попадал в немилость.

Методы правления Николая I и недовольство его правлением

Николай был уверен, что он разбирается во всех делах, и считал, что таким «должен быть всякий в его положении». Известно, что когда ему представили первый государственный бюджет на утверждение, он внимательно его посмотрел и на глазок исправил некоторые цифры по расходам. Это спутало весь бюджет, и министру финансов пришлось представлять на утверждение второй экземпляр.

Без ведома Николая в Петербурге не строилось ни одно общественное здание и даже ни один частный дом.

Одна из современниц записала в год смерти Николая, что «он действовал добросовестно по своим убеждениям: за грехи России эти убеждения были ей тяжким бременем». Многие сановники были недовольны тем, что император вмешивается в дела, в которые вмешиваться не должен, забывая, что дело государя править, но не управлять.

Николай вмешивался и в частную жизнь обывателей, разбирая через Третье отделение споры о наследствах и о семейных распрях и карал детей за непочтение к родителям.

Вольнодумство каралось отдачей в солдаты, иногда заключением в сумасшедший дом. Вольнодумством считалось сочинение расшатывающих власть стихов или резкое высказывание в адрес власти.

Культуру Николай тоже хотел подчинить строгой дисциплине. Из художественных сокровищ Эрмитажа Николай приказал удалить портреты польских деятелей, декабристов, а также портрет Вольтера, назвав его обезьяной. Следуя своему вкусу, он распорядился уничтожить или распродать многие шедевры, определив их как «непригодные».

«Нет в наши дни на земле человека, который пользовался бы столь неограниченной властью. Вы не найдете такого ни в Турции, ни даже в Китае»{267}, — восклицал де Кюстин.

Многие сановники осуждали политику Николая I. В разговоре с Гогерном[268] один из них сетовал на то, что администрация была несостоятельна, а правосудие продажно, и если у человека нет денег, то он никогда не найдет справедливости.

Жестокие нравы

Де Кюстин рассказывает, как какой-то курьер или лакей какого-то адъютанта императора, стащил с облучка молодого кучера и колотил его до тех пор, пока не разбил все лицо в кровь. На прохожих между тем эта расправа не произвела никакого впечатления, а один из товарищей избиваемого, поившего неподалеку своих лошадей, даже подбежал к месту происшествия по знаку разгневанного фельдъегеря и держал под уздцы его лошадь, пока тому не заблагорассудилось прекратить экзекуцию.

«Среди бела дня на глазах у сотен прохожих избить человека до смерти без суда и следствия, — говорит де Кюстин, — это кажется в порядке вещей публике и полицейским ищейкам Петербурга… Я не видел выражения ужаса или порицания ни на одном лице, а среди зрителей были люди всех классов общества. В цивилизованных странах гражданина охраняет от произвола агентов власти вся община…»{269}.

Иностранцы отмечали жестокость в обращении с животными в России. Де Кюстин рассказывает о случае, происшедшем во время его поездки из Петербурга в Москву. Одна из лошадей обессилела и упала возле одной из придорожных станций. Стоял палящий зной, и путешественник, решив, что у лошади солнечный удар, достал свой саквояж с инструментом, чтобы оказать животному помощь, пустив ей кровь. Но фельдъегерь ответил со злобной насмешкой, что не стоит лошадь того, до станции-то доехали. Не обращая внимания на издыхающую лошадь, фельдъегерь пошел на конюшню и заказал новую лошадь.

В это время в Европе уже действовал закон против жестокого обращения с животными.

«Впрочем, зачем говорить о животных, когда и с людьми обращаются, как со скотами?» — замечает де Кюстин и рассказывает о том, как на одной из станций старший по рангу товарищ за что-то сбил с ног своего младшего товарища, почти ребенка, топтал его сапогами и основательно избил, а когда устал, избитый поднялся на ноги, и, бледный и дрожащий, молча поклонился своему начальнику и полез на облучок, чтобы ехать дальше.

Распутство