Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества

Впрочем, долой ходули —
До несвиданья в Раю, в Аду ли.

ИБ. Памяти Т. Б., 1968

Как и договаривались, пишу с того света. Человек слова в обоих смыслах. Обещал прислать весточку, если случится оказия. Случилась.

Отправ ляю с Орфеем, чуть не разминулись, мнимонечаянная встреча: он со своей дивчиной наружу, а я вверх тормашками, сама понимаешь – куда. Хоть один, думаю, наказ пусть выполнит, коли не повезет с главным.

Что тебе сказать про ад? Дежавуист, вроде меня, легко узнает местность по прежнему опыту: не послабже земного, те же круги, каждый следующий поплоше предыдущего. Никого не виню окромя себя. Как сказал один слепец – нет, не Гомер: «Повсюду я в Аду. Ад – это я». Он же – на все тот же сюжет потерянного рая: «Яростный поток вечно пылающей серы». Само собой, несет горелым, на то и огнь поедающий и неугасимый, но все лучше конечного ледяного озерца по имени Коцит в центре земли, коего надеюсь не достичь с учетом претерпелых мною земных мук. Еще неизвестно, кто больше напортачил: я – в жизни, или она – мне?

Знал всегда, что умру зимой, снег как саван, зима и есть смерть. Как сказал опять-таки не я (или все-таки я? память дает сбои, на что она мертвецу? что с ней делать на том – теперь на этом – свете?): такой мороз, что коль убьют, то пусть из огнестрельного оружья. Настоящий Ад – это Арктика, вечная мерзлота и все такое. Всегда предпочитал жар хладу, на этой почве – форточку закрыть, форточку открыть – разбежались с одной девулей, озеро огненное и серное лучше того ледяного, в которое вмерз Люцифер, будь проклят, но это все равно что пожелать ему долгих лет жизни, то есть вечности, ибо нет бóльшей вечности (если оных не одна и они сравнимы), чем осуществленное проклятие. Ужас тьмы, как сказал некий святой, но чего Иероним не просек, что эта тьма внутри тебя, твоя личная тьма, ты слеп, как Гомер, Мильтон, Борхес, слепой музыкант и все семь слепцов Брейгеля. Или их шесть? Округ свет и огнь, а в душе темно, как у негра не скажу где из-за политкорректности. Одно утешает в этом мраке вечного огня, что и огонь, и тьма от Б-га, как при жизни утешало, что боль невнятицы – от любви и от любимой (пусть не любящей).

Петроний круто ошибся, полагая, что душа без тела играет. Тут тебе не до игр. Как я и сказывал, душа за время жизни приобретает смертные черты. Посему бестелесая претерпевает вполне телесные муки.

А кара, как ты догадываешься, язвит именно согрешивший член.

Нет, совсем не тот, на который ты подумала – зачем так буквально?

Совсем иной член души-тела. Как раз сам membrum virile, с которым еще при жизни были проблемы и который, как меня предупреждали сведущие патологоанатомы, первым сгнил и отпал, вроде бы избежал наказания за не такие уж многочисленные, как оказалось, грехи. Я – не Казанова, которого твой мудило (как его капоты? или за их отсутствием он теперь прыгает спьяну на ferri гондол?) спулил у Феллини и осквернил Венецию – передавай привет, коли ты с этим трудоалкоголиком днюешь-ночуешь в моей Венеции, бросив умирающего друга, а я – от него – Феллини, ежели повстречаю в этом самом перенаселенном месте: нас здесь тьма, не сравнить с вашим шариком, где смертность-рождаемость и прочая демография, зато у нас – сплошняком протекает вечность, то есть безвременье. Да и этот пиз*очет – я о Казанове – сильно, говорят, завысил свои любовные подвиги: 122 бабы за 39 лет сексуальной активности. А вот Артур Шницлер подсчитал в дневнике сколько у него было оргазмов за год – эстет, однако! Жил на кончике своего х*я (я про обоих). Вопрос: грех послушаться или ослушаться детородного зова, коли сам Б-г вменил в обязанность плодиться и размножаться генитальным путем, не дав альтернативного способа. Мiо е Lui. Пусть Lui и не лучший вожатый, другого нет, без него как без рук, ха-ха.

Греховным признан совсем другой член моего грешного тела. То есть грешной души. Вот тебе открытие с того света, дружок: душа грешит еще больше, чем тело, а здесь воздается именно за намерения, а не за дела: и помыслить не моги! Ты уже, конечно, догадалась, какой одновременный член души и тела признан главным греховодником.

И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый…