Чрез несколько дней была моя операция (литотомия) у мальчика. Штраух, мой сожитель в Берлине, приехавший в Дерпт еще до мая для экзаменов, выдержал уж его и писал теперь диссертацию; он успел уже рассказать о наших подвигах в Берлине и, между прочим, о необыкновенной скорости, с которою я делаю литотомию над трупами. Вследствие этого набралось много зрителей смотреть, как и как скоро сделаю я литотомию у живого. А я, подражая знаменитому Грефе и его ассистенту в Берлине Ангельштейну, поручил ассистенту держать наготове каждый инструмент между пальцами по порядку. Зрители также приготовились, и многие вынули часы. Раз, два, три – не прошло и двух минут, как камень был извлечен.
Все, не исключая и Мойера, смотревшего также на мой подвиг, были видимо изумлены.
– In zwei Minuten, nicht einmal zwei Minuten, das ist wunderbar!
[395] – слышалось со всех сторон.Я делал операцию литотомом (lithotome cache), и именно тем самым, единственным тогда в Дерпте, который я привез Мойеру из Москвы. Но быстрота операции зависела не от этого инструмента и ни от чего другого, как от формы и положения камня в пузыре. Это был уратофосфат в виде продолговатой сосульки, лежавшей одним концом прямо в шейке пузыря; камень тотчас же попал всею своею длиною между щечек щипцов и легко извлекся.
Не менее эффекта для посетителей клиники, уже давно не видавших никакой серьезной операции, было извлечение громадного полипа вместе с костями (носовыми раковинами и стеною верхнечелюстной пазухи) чрез большой разрез носа. Диффенбаха шов (Insectennaht), наложенный потом на разрезанный нос, был также новостью.
С этого времени начали почти ежедневно являться в клинику оперативные случаи, всецело поступавшие в мое распоряжение. Клиника, по словам студентов, ожила. Чрез несколько дней Мойер приглашает меня к себе и делает мне нечто, никогда не думанное и не гаданное мною и потому чрезвычайно меня поразившее.
– Не хотите ли вы, – предлагает мне Мойер, – занять мою кафедру в Дерпте?
Я остолбенел.
– Да как же это может быть? Да это немыслимо, невозможно! – или что-то в этаком роде.
– Я хочу только знать, желаете ли вы? – повторяет Мойер.
– Что же, – говорю я, собравшись с духом, – кафедра в Москве для меня уже потеряна; теперь мне все равно, где я буду профессором.