Наконец, хотя не имея бреда, но с головою не совершенно свободною, я потребовал теплую ароматическую ванну. Мои домашние не посмели мне отказать, а дело было уже вечером.
После ванны со мною сделалась какая-то пертурбация во всем организме; бреда настоящего не появилось, но мне казалось, что я летал и что-то постоянно говорил. Через несколько часов у меня сделался необыкновенно сильный озноб. Я чувствовал, как меня во время сотрясательной дрожи всего приподнимало с кровати. Затем вдруг и сердце начало замирать; я почувствовал, что обмираю, и закричал что есть силы, чтобы на меня лили холодную воду. Вылили ведра три и очень скоро. Обморок прошел и с тем вместе последовало непроизвольное и чрезвычайно сильное желчное испражнение, после которого явился пот, продолжавшийся целых 12 часов. Тогда наступило быстрое выздоровление при помощи хинина и хереса.
Несколько времени после этой болезни, когда я купался уже для укрепления в море (в Ревеле), у меня появился мой прежний (дерптский) черно-желчный понос, причем ни аппетит, ни общее здоровье нисколько не были нарушены.
Как только наступило выздоровление, так появился вдруг позыв к курению табаку. До тридцати лет я ни разу ничего не курил; целые часы проводил в анатомическом театре и ни разу не чувствовал позыва к курению. А тут вдруг захотелось; и я начал курить тотчас же довольно крепкие сигары.
Во время моей болезни мне в первый раз в жизни пришла мысль об уповании в Промысел.
Что-то вдруг, во время ночных бессонниц, как будто озарило сознание, и это слово «упование» беспрестанно у меня вертелось на языке.
И вместе с упованием зародилась в душе какая-то сладкая потребность семейной любви и семейного счастья. И все это при конце моей болезни.
Я счел это за призыв свыше, и как только совсем оправился, то и поспешил осведомиться, где живет теперь приятельница детства Екатерины Мойер, ее однолетка Екатерина Березина. В Дерпте я видел семью Березиных – мать, дочь и сына (Сережу) – почти еженедельно у Мойера. Дети приходили играть, взрослые – говорить. Потом, через несколько лет, я встретил Екатерину Николаевну (мать) с дочерью в С.-Петербурге. Они жили уединенно на Васильевском острове и потом уехали в деревню. С тех пор прошло уже несколько месяцев. Я узнал, наконец, что они обе в деревне у брата Екатерины Николаевны, графа Татищева.