Быть Хокингом

В Девоне, неподалеку от родительского дома Джой, у меня были и другие союзники: мой брат и его жена Пенелопа. Когда закончился первый временный контракт Криса в Брайтоне, они переехали в Девон, где Крис поступил на работу в стоматологическую клинику города Тайвертона. Художественно одаренная от природы, увлеченная психологией личности и взаимоотношений, Пенелопа понимала мою потребность говорить о людях, их взаимном влиянии, эмоциях и о том, как люди взаимодействуют друг с другом, – обо всем, что в семье Хокингов было объявлено ересью. В Крисе и его жене я нашла неиссякаемый источник понимания и поддержки; обстоятельства усложнялись лишь тем, что они жили так далеко от нас.

Не все новые знакомые имели возможность поддерживать меня, подобно Каролине, Джой и моим родственникам. Некоторые из них тоже находились в сложной жизненной ситуации, как и я, хотя история их жизни была другой. Часто им самим требовалась поддержка, и они обращались ко мне за помощью. Нашей основной проблемой являлась физическая болезнь; она была настолько очевидна и материальна, что в прошлом я не догадывалась о существовании трагедий, которые не настолько бросаются в глаза. Став взрослее, я начала воспринимать другие оттенки страдания и поводы для него. Некоторые люди переживают тяжелые эмоции и бедствуют материально после травматического развода, другие не имеют возможности видеться с семьей, третьи просто находятся далеко от дома. К подобным ситуациям я могла относиться более-менее объективно и оказывала необходимую поддержку людям, которые в них попадали. Как ни странно, сталкиваясь с ситуациями, схожими с моей, я испытывала растерянность.

С самыми лучшими намерениями знакомые пообещали представить меня медсестре, чей муж страдал рассеянным склерозом. Я с нетерпением ожидала этой встречи, надеясь, что мы сможем поддержать друг друга, найдя общее в наших переживаниях. Но мне было трудно даже начать говорить о своих проблемах: о невыносимой ответственности, эмоциональном напряжении, изнурительной усталости, связанной с воспитанием двух маленьких детей и одновременным уходом за тяжелым инвалидом, чье состояние ухудшалось на глазах. Рассказывая об этом, я чувствовала себя предательницей. Стивен никогда не упоминал о болезни, тем более не жаловался. Его героический стоицизм увеличивал мое чувство вины, и я не позволяла себе ни с кем говорить о моих переживаниях. Но именно недостаток общения был для меня самым тяжелым испытанием – иногда даже более тяжелым, чем физическая и эмоциональная нагрузка. Когда мы поженились, я предполагала, что буду испытывать удовлетворение от чувства единения в достижении общей цели, от борьбы плечом к плечу с невзгодами, атаковавшими нас с такой безжалостной силой; теперь же мне казалось, что я не более чем ломовая лошадь, успешно низведенная до роли, которую в соответствии с кембриджскими канонами должна была выполнять женщина. В глубине души я понимала, что мне нужна помощь – физическая и эмоциональная поддержка – для того, чтобы моя драгоценная семья не пострадала.

Лишь однажды я, призвав все свое мужество, решилась излить душу – со всеми необходимыми предосторожностями – Тельме Тэтчер. Ее ответ, похожий на отповедь, звучал серьезно как приговор. «Джейн, – возвестила она, – скажу тебе то, что всегда говорю, когда ничего изменить нельзя: думай о хорошем». Она говорила от чистого сердца и была права. У меня имелись поводы для благодарности судьбе – в результате моих усилий у меня была семья, а Стивен смог посвятить себя упорной работе, что он делал с исключительным мужеством. Я не была обездолена и не имела иного выбора, кроме как довольствоваться тем, что имела, сохранять веру, трудиться в поте лица и получать от этого удовольствие. Так сделала в прошлом и сама Тельма, потерявшая двух маленьких сыновей. В конце концов, я не могла назвать себя несчастной: я получала массу положительных эмоций, общаясь со своими прекрасными детьми, лучше не придумаешь: Роберт с его светлыми, отливающими серебром локонами, идеальным овалом лица и огромными вопрошающими глазами и Люси с каштановыми волосами и фарфоровой розово-белой кожей, мягкой, как лебединый пух. Я просто-напросто устала, была истощена необходимостью по несколько раз просыпаться ночами, постоянной болью в спине от физического перенапряжения и постоянным ноющим чувством тревоги и ответственности. Мне стало стыдно от того, что я совершила попытку избавиться от ноши; я отправилась восвояси – думать о хорошем.

Нашей основной проблемой являлась физическая болезнь; она была настолько очевидна и материальна, что в прошлом я не догадывалась о существовании трагедий, которые не настолько бросаются в глаза.