Читаем Быть Хокингом полностью

Помимо нависшей над нами угрозы, связанной с внешнеполитической ситуацией, меня беспокоила собственная усталость после экзаменов на аттестат о среднем образовании и равнодушие к школьным делам на фоне летних открытий. Серьезность эпопеи с поступлением в университет обернулась унизительным провалом: ни Оксфорд, ни Кембридж не заинтересовались моей персоной. Ситуация была тем более болезненной, что мой отец лелеял надежду на то, что я буду учиться в Кембридже, с тех пор как мне исполнилось шесть. Понимая мои чувства, директор школы мисс Гент постаралась меня утешить пространными рассуждениями о том, что не поступить в Кембридж не так уж и позорно, потому что многие студенты университета мужского пола интеллектуально слабее девушек, которым было отказано в поступлении из-за высокой конкуренции за учебные места. В те дни соотношение мест в Оксфорде и Кембридже составляло 10 к 1: десять мужчин на одну женщину. Она порекомендовала принять приглашение на собеседование в лондонский Уэстфилд-колледж, женский вуз в Лондоне, организованный по принципу Гиртон-колледжа[6], расположенного в Хэмпстеде, в некотором отдалении от других факультетов Лондонского университета. Так получилось, что холодным и промозглым декабрьским днем я села на автобус в Сент-Олбанс, чтобы преодолеть пятнадцать миль, отделяющих нашу школу от Хэмпстеда.

День прошел настолько неудачно, что путь домой я восприняла с облегчением, хотя за окном автобуса была та же унылая серая слякоть и мокрый снег. На факультете испанского языка мне пришлось туго: предметом собеседования оказался преимущественно Т. С. Элиот, о котором я практически ничего не знала и была вынуждена блефовать. Затем меня отправили в очередь перед кабинетом ректора. Подошло мое время, и я встретилась с деканом – женщиной, проводившей собеседование в бюрократическом стиле бывшего государственного служащего: она практически не поднимала глаз от бумаг, а когда поднимала, то смотрела поверх роговой оправы очков. Чувствуя крайнее раздражение из-за фиаско на предыдущем интервью, я решила сделать так, чтобы она меня запомнила, пусть даже ценой упущенного места в колледже. Поэтому когда она сухо и формально спросила меня: «И почему же вы выбрали в качестве первого иностранного языка испанский, а не французский?» – я ответила тем же сухим формальным тоном: «Потому что испанцы более темпераментны, чем французы». Бумаги выпали из ее рук, и она таки взглянула на меня в упор.

К моему глубочайшему изумлению, мне предложили место в Уэстфилде, но к Рождеству я уже не испытывала оптимизма по этому поводу: мой энтузиазм по поводу Испании большей частью угас. Когда Диана пригласила меня на новогоднюю вечеринку, которую она устраивала вместе с братом 1 января 1963 года, я появилась там в темно-зеленом опрятном наряде из шелка (синтетического, разумеется), с волосами, зачесанными назад и свернутыми в экстравагантный завиток, застенчивая и неуверенная в себе до глубины души. Там, прислонившись к стене в углу комнаты, спиной к свету, сопровождая фразы жестами длинных тонких пальцев, изящно сложенный, с волосами, падающими на лицо поверх очков, в мягком пиджаке черного бархата и красном бархатном галстуке-бабочке стоял Стивен Хокинг, молодой человек, которого я видела прогуливающимся по летней улице.

Он стоял в некотором отдалении от других гостей, разговаривая с другом из Оксфорда о космологическом исследовании, начатом им в Кембридже, – но не с тем куратором, на которого рассчитывал: не у Фреда Хойла, популярного телевизионного ведущего научных программ, а у человека с необычным именем – Dennis Sciama. Поначалу Стивен полагал, что имя его малоизвестного преподавателя читается как Скиама, но, как выяснилось по приезде в Кембридж, верно было произносить Шама. Он признался, что испытал облегчение, когда прошедшим летом (в то время, когда я сдавала выпускные экзамены в школе) узнал, что ему присудили степень бакалавра с отличием в Оксфорде. Таков был благополучный результат устного собеседования, которое проводится, когда комиссия заходит в тупик, не в силах определить, какого диплома достоин академически неуспешный кандидат, проявляющий, судя по работам, проблески гениальности: с отличием, отличие второго класса или без отличия. Последнее приравнивалось к провалу на экзаменах. Он небрежно уведомил комиссию, что если ему присудят степень с отличием, то он отправится писать диссертацию в Кембридж, став своеобразным троянским конем в стане соперника; если же отличие второго класса (в этом случае он также мог бы заниматься исследованиями), то останется в Оксфорде. Экзаменаторы не стали рисковать и присудили степень с отличием.

Я увидела Стивена, прислонившегося к стене в углу комнаты, изящно сложенного, с волосами, падающими на лицо поверх очков, в мягком пиджаке черного бархата и красном галстуке-бабочке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии