Быть княгиней. На балу и в будуаре

Князь Долгоруков был пламенным поклонником Фридриха и все, что видел в его военной системе, старался изучить.

Через день мы были на пути к Кенигсбергу, где должен был проезжать король. Здесь я была очень рада услышать от генерала Моллендорфа, что Фридрих назвал моего сына молодым человеком, обещающим стать со временем отличным знатоком своего дела.

В Кенигсберге мы остановились на несколько дней, а потом через Мемель отправились в Ригу, где также пробыли недолго по просьбе генерала Броуна. Здесь, в столице Ливонии, имя моего отца было в большом уважении. Он некогда поддерживал ливонских дворян в Сенате как беспристрастный защитник их преимуществ, когда русские помещики потеряли их собственные. Впрочем, благоразумие Екатерины не допустило этого различия между ее подданными равного состояния; она впоследствии поставила и русских и ливонских дворян на одну ступень.

Оставив Ригу, мы только одну ночь провели в дороге и благополучно возвратились в Петербург.

Здесь кончалось мое путешествие, совершенное с самыми скромными средствами и требовавшее всей силы материнской любви. Воспитание сына было предметом всех моих желаний, выше всех препятствий и жертв. Я желала сохранить его нравственные начала неприкосновенными, спасти его от тысячи обольщений, столь неизбежных дома для молодого человека. Вследствие этого я решила увезти его за границу; оставив Россию, я была убеждена, что английское воспитание лучше всего отвечало его развитию. Разумеется, я предвидела, что исполнение моего плана не могло миновать долгов, но я надеялась легко разделаться с ними с помощью некоторых лишений и строгой экономии, ведя скромную жизнь вдали от света.

Вследствие всех этих убеждений я оставила Отечество. Теперь же вступаю в него с восторгом, видя счастливое осуществление своих заветных надежд…

Глава XVIII

В июле 1782 года я возвратилась в Петербург. Не имея здесь дома, я поселилась на своей даче, Кириакове, в четырех верстах от города. Сестра моя, Полянская, и ее дочь немедленно приехали ко мне. Они были единственными родственниками, оставшимися в живых в Петербурге; отец мой жил во Владимире, будучи там губернатором.

Через два дня по приезде я узнала, что князь Потемкин почти каждый день бывал у своей племянницы графини Скавронской, жившей по соседству со мной. Я послала к нему слугу с просьбой, чтобы его племянник навестил меня; через него я желала передать его светлости поручение к императрице. На другой день князь Потемкин явился сам, но, к сожалению, не застал нас дома – мы были у графа Панина.

Впрочем, на другое утро он прислал своего племянника, генерала Павла Потемкина. Я просила его сообщить своему дяде, чтобы тот выхлопотал мне особое позволение представиться с детьми императрице в Царском Селе. Вместе с тем я поручила ему узнать о результатах просьбы, поданной графом Румянцевым в Военную коллегию относительно определения моего сына его адъютантом, и, наконец, хотела знать, какой пост он может занять в армии.

Через два дня меня посетил генерал Потемкин и уведомил, что его дядя доложил Екатерине о моем приезде и по ее приказанию приглашает меня с детьми обедать в Царское Село в следующее воскресенье. Здесь же, добавил он, я узнаю подробности касательно производства князя Дашкова.

Но я не могла воспользоваться любезным приглашением императрицы, потому что накануне мой сын тяжело заболел лихорадкой и всю ночь провел в бреду. Опасаясь за его жизнь, я забыла о своей собственной болезни и всю ночь провела у его постели, не надев даже чулки, хотя чувствовала ревматизм в коленях.

На другой день я поспешила увидеться с генералом Потемкиным хотя бы на несколько минут. Это было сделано из уважения к императрице, притом мне хотелось узнать что-нибудь о назначении своего сына.

По прошествии четырех дней (в это время я принимала у себя только свою сестру Полянскую и друга нашего, доктора Роджерсона) мой сын был вне всякой опасности. Тогда я сама начала чувствовать ревматические припадки; они скоро прошли, но полное мое выздоровление продолжалось долго.

Это зависело, как я думаю, от моего страстного желания увидеться с Екатериной, потому что, откладывая со дня на день, я считала это время совершенно потерянным для моего сына. Через доктора Роджерсона, который видел государыню каждое воскресенье, я известила ее о своей болезни, не позволявшей мне встать с постели.

Едва поправившись немного, я не замедлила посетить Царское Село: на что материнская любовь не способна? С трудом я вошла в карету, и, хотя мы ехали тихо и с частыми остановками, это путешествие все же утомило меня.

Наконец я ступила во дворец, в приемную залу, через которую императрица обыкновенно проходила в церковь. Я решила подождать, но Екатерина вышла мне навстречу. Прием был самый искренний и благосклонный.

Как статс-дама, я решила представить свою дочь, а гофмейстер провел моего сына. Государыня, заметив мое тревожное состояние и слабость и проводя рядом комнат, иногда сокращала шаг и останавливалась.