Быть княгиней. На балу и в будуаре

Этот разговор бросил меня почти в лихорадку, и на лице, вероятно, отразилось сильное душевное волнение, потому что окружавшая нас толпа с бесконечным самодовольством, как я заметила, подумала, что между нами произошло что-нибудь очень неприятное.

Старая графиня Матюшкина, редко умевшая сдерживать свое любопытство, очень желала допытаться, о чем шел разговор с Екатериной. «Вы видите, – сказала я, – мое необыкновенное волнение, и виной тому единственно доброта и расположение ко мне государыни».

Я пламенно желала поскорей уехать с бала и, прежде чем лечь в постель, написать императрице и еще сильней выразить причины моего отказа. Возвратившись домой, я тотчас же принялась за письмо, которое и более хладнокровного монарха, нежели Екатерина, могло бы оскорбить. Я сказала ей прямо, что жизнь государыни может пройти незамеченной перед судом истории, но вредная и безрассудная раздача общественных должностей никогда не кончится, что по самой своей природе, как женщина, я не могу руководить Академией наук. По недостатку своего образования я никогда не искала ученых отличий, хотя в Риме предоставлялся мне случай купить его за несколько дукатов. Было около полуночи, когда я окончила свое письмо; посылать его императрице было уже поздно. Но горя нетерпением как можно скорей отвязаться от этого нелепого предложения, я отправилась в дом князя Потемкина, у которого никогда в жизни не была, и приказала доложить ему о себе; а если он в постели, то разбудить его.

Действительно, он уже спал. Я рассказала ему, что было в этот вечер между мной и императрицей. «Я уже слышал об этом от государыни, – сказал он, – и хорошо знаю ее последние намерения. Она непременно желает поручить Академию наук вашей дирекции». – «Но ведь это невозможно, – возразила я. – Каким образом я могу принять эту обязанность, не унизив себя в своих собственных глазах? Вот мое письмо к императрице, в котором я отказываюсь. Прочитайте его, князь, а потом я запечатаю и вручу его вам. Вы передадите его Екатерине утром, как только она проснется».

Князь Потемкин, пробежав письмо глазами, разорвал его в клочки. Изумленная и рассерженная, я спросила, как он смел разорвать мое письмо, написанное императрице.

«Успокойтесь, княгиня, – сказал он, – и послушайте меня. Вы искренне преданны государыне, в этом никто не сомневается. Зачем же вы хотите беспокоить и огорчать ее предметом, который в эти последние два дня исключительно занимал ее мысль и на который она твердо решилась? Если вы действительно неумолимы, вот перо, чернила и бумага – напишите новое письмо. Поверьте, я советую вам как человек, преданный вашим интересам. Кроме того, должен добавить, что императрица, определяя вас на это место, имеет в виду удержать вас в Петербурге и тем самым иметь случай чаще видеться с вами. Говоря правду, ведь она утомлена этим сборищем дураков, которые ее вечно окружают».

Мой гнев, редко когда продолжительный, и тут почти прошел. Я согласилась написать более умеренное письмо, которое я хотела послать со своим слугой, чтобы передать его государыне через одного из ее придворных лакеев, как только она встанет поутру. В заключение я умоляла князя употребить все свое влияние, чтобы разубедить императрицу в таком беспримерном и странном назначении.

Приехав домой, я села за другое письмо и, несмотря на раздраженное состояние, кончила его в том же платье, которое надела с утра для придворного бала. В семь часов письмо было отправлено, и я получила на него ответ. Заметив о моем раннем пробуждении, императрица наговорила мне очень много лестных и обязательных фраз, но ни одного слова об отказе, который она, очевидно, сочла не заслуживающим никакого внимания.

В конце того же дня я получила письмо от графа Безбородко и копию указа, уже переданного Сенату и определившего меня директором Академии наук. В силу того же указа была упразднена прежняя комиссия с общего согласия всех профессоров, недовольных дурным управлением последнего директора, Домашнева.

Окончательно сбитая с толку, я приказала запереть дверь и никого не принимать. Сама начала расхаживать по комнатам, обдумывая все трудности вновь возложенной на меня обязанности. Между другими последствиями, по всей вероятности, она должна породить многие недоразумения между мной и императрицей. В письме Безбородко заключались следующие строчки: «Ее Величество приказали мне известить вас, что вы можете свободно являться, утром или вечером, для совещаний с государыней о делах вашего управления: она всегда готова устранить всякое затруднение на пути вашей деятельности».

Таким образом, я очутилась в положении вьючного животного, запряженного в непривычное ярмо, без всякого определенного руководства моих трудов, даже без комиссии, которая, на первый случай могла быть полезной, сообщив мне первоначальный толчок.