Быть может, история любви

Всю дорогу до улицы Петит-Экюри, где находился кабинет психоаналитика, он шел, крепко прижимая к груди черный костлявый автоответчик. Этот квартал походил на тот, где работал Виргилий, лишь одним — множеством переулочков, позволяющих избежать оживленных больших улиц.

На улице Петит-Экюри кто-то поставил у дома стулья и белый пластмассовый стол; пожилая чета, должно быть, пенсионеры, возилась у кустов роз, на земле валялся детский велосипед. Кабинет доктора Зеткин затерялся на третьем этаже, в самом углу двора. Фасад украшали вертикальные, горизонтальные и поперечные брусы, похожие на коричневые толстые нитки, вплетенные в полотно; вглядевшись, можно было различить наверху водосточные желобки, не позволявшие дождю портить дерево и штукатурку.

В приемной последняя пациентка, молодая женщина (в полотняных брюках и черной курточке, волосы забраны в хвост), перелистывала журнал. По всей видимости, она немного струхнула, увидев Виргилия, прижимающего к сердцу автоответчик, и тут же уткнулась в журнал. Дверь в кабинет открылась, рука доктора Зеткин мелькнула в проеме, приглашая молодую женщину войти.

Виргилий напевал себе под нос последний рекламный слоган, услышанный им в агентстве. Мотивчик, прославлявший яблочное пюре и его благотворное воздействие на здоровье, успокаивал его. Обычно в приемной он перебирал в уме свои самые насущные страхи, отбирал темы, которые стоило бы обсудить, запасался риторическими приемами убийственной силы и придумывал аргументы, способные положить на обе лопатки доктора Зеткин. Но сейчас он счел за лучшее не насиловать свой разум. Через двадцать минут женщина вышла.

Доктор Зеткин была дамой лет пятидесяти. Сильная проседь, очки в зеленой черепаховой оправе, поверх кремовой блузки — жилет из тонкой сиреневой шерсти; жемчужное ожерелье, на пальцах перстни с нефритом и янтарем. Воздух в кабинете пропитан ароматом лапсанг сушонга. Виргилий находил его слегка крепковатым, однако запах лапсанга настолько слился в его сознании с сеансами доктора Зеткин, что стоило пару от этого чая коснуться его ноздрей, как ему немедленно становилось лучше.

— Здравствуйте, доктор.

— Вы на сегодня не записаны.

Она жестом пригласила Виргилия пройти в кабинет и усадила напротив себя за стол. У книжного шкафа на столике дымился красный чугунный чайник. Перед доктором лежал раскрытый огромный ежедневник в черной обложке. Чем-то он напоминал хищную птицу, распластавшую крылья. Вся страница пестрела именами, однако Виргилий в списках пациентов не значился. Понедельник — не его день.

Виргилий ходил сюда уже давно и потому не ревновал доктора Зеткин к другим пациентам. Напротив. Он полагал, что поток пациентов позволит доктору Зеткин убедиться, насколько он интереснее, чем все это стадо пошлых невротиков. В отношениях психоаналитика с пациентом нельзя переступать черту; настоящий профессионал будет безжалостно отклонять приглашения на выставки, исходящие от тех, кто прибегает к его помощи. Он не станет ни вашим другом, ни вашим врагом. В сущности, он вообще теряет человеческий статус. «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир», — говорил Архимед, бросая вызов своим друзьям из Сиракуз. Что же касается Виргилия, то ему оставалось лишь перевернуть себя, чтобы избавиться от неврозов; доктор Зеткин играла роль точки опоры, раз уж ничего более стабильного в его жизни не было.

— Я попал в аварию, — сказал Виргилий.

— Так. В какую аварию?

— Столкнулся с реальностью.

Жизнь калечит людей гораздо сильнее, чем войны, болезни и автокатастрофы. Виргилий поставил автоответчик на стол. Доктор Зеткин прищурилась и сложила руки на груди. Виргилий нарушал правила. Он должен лечь на диван. Он не должен все время сидеть. Не должен искажать географию кабинета. Виргилий знал, что доктор Зеткин видела в таком поведении некий симптом. Но не ему было сетовать на это, ведь он сам любил повторять, что любые действия (вдох и выдох, например) являются симптомами.

— Так, — сказала она.

Как обычно, ее лицо почти ничего не выражало. Виргилий уже научился различать оттенки этого безразличия — то любопытное, то холодное, то утешительное. Кроме того, доктор Зеткин была виртуозом произнесения «так». Слово «так» доминировало в ее лексиконе. Иногда она прибегала и к другим словам, например, она говорила: «хорошо», «как дела?», «да», «вы забыли оплатить консультацию». Эта женщина общалась с людьми и лечила больных, имея в запасе всего лишь десяток выражений, которые тратила с большой оглядкой.

Виргилий выдернул из розетки шнур от настольной лампы, подключил автоответчик и нажал на клавишу воспроизведения. Голос зазвучал.

— Видимо, эта женщина вас бросила, — сказала врач.

— Не совсем так.

— Но она выразилась достаточно ясно. Вы не хотите принять ее решения.