«Быть может за хребтом Кавказа»

Нужно ли доказывать, что отменный стилист Ермолов в последнюю фразу очень многое вложил и его самого касающееся…

3 сентября 1826 г. Грибоедов и Денис Давыдов вместе прибывают в Тифлис и представляются командующему.

3 сентября. В этот день ближайший соратник Ермолова генерал Мадатов рассеял авангард персов в Шамхорском сражении (см. [Ибрагимбейли, с. 187–189]), на другой день был возвращен самый крупный из потерянных городов — Гянджа; Аббас-Мирза сосредоточил силы для генерального сражения.

Оно состоялось через 10 дней у той же Гянджи (Елизаветполь, ныне Кировабад). Сошлись восемь тысяч русских и 35 тысяч персов. Ермолов находился в Тифлисе. С войском — Паскевич. Всем было ясно, что он в недалеком будущем заменит прежнего главнокомандующего, но пока что должен показать себя в деле. Паскевич полон страха: вероятность поражения велика, царь может не простить. Однако начальник штаба генерал Вельяминов, старый ермоловец, настаивает, что единственное спасение — атаковать. Паскевич благоразумно соглашается, и солдаты не подвели. Аббас-Мирза попытался замкнуть противника в кольцо, но русские смело пробили брешь в его расположении, персы рассеяны и бегут…

Вельяминов — Петру Николаевичу Ермолову (двоюродному брату генерала): «Без сомнения, все будет приписано теперь Паскевичу, но ты можешь уверен быть, что если дела восстановлены, то, конечно, не оттого, что он сюда прислан, а несмотря на приезд его» [PC, 1898, № 1, с. 186].

Позже выскажется посетивший Кавказ генерал Дибич, недоброжелательно настроенный к Ермолову, но завидовавший возвышению Паскевича: «После того порядка, в каком после Ермолова находился край, и того екатерининского и суворовского духа, которым Паскевич застал одушевленное войско, было легко пожинать лавры» [АК, т. VII, предисл., с. IX; Ермолов. Материалы, с. 337].

Паскевич, впрочем, не скрыл выдающейся роли Вельяминова в Гянджинском сражении, но уж, конечно, постарался напомнить, что прежде, у Ермолова, дела шли неважно, а теперь, после прибытия Паскевича, — отменно. Царь поздравляет «отца-командира» с победой — «первой в мое царствование».

Смута

9 декабря 1826 г. Грибоедов из Тифлиса пишет, вероятно с оказией, Бегичеву. Ровно год и два дня назад, 7 декабря 1825 г., ему же, как помним, было писано из Екатериноградской — об уме и своеобычности Алексея Петровича, о схватке «горной и лесной свободы с барабанным просвещеньем».

Всего год — и снова автор на Кавказе, адресат в Москве. Но год, стоящий десятилетий.

9 декабря 1826 г.: «Милый друг мой! Плохое мое житье здесь. На войну не попал: потому что и Алексей Петрович туда не попал. А теперь другого рода война. Два старших генерала ссорятся, с подчиненных перья летят…» [Гр., т. III, с. 195].

Снова обратимся к рассказу Паскевича от 17 декабря 1847 г.: «По приезде в Тифлис я тотчас явился генералу Ермолову. Он сказал мне, что весьма рад моему назначению и прибытию.

На другой день приходит ко мне полицейский чиновник сказать, что генерал Ермолов тот день никого не принимает, а на третий день тот же чиновник объявил мне, что главнокомандующий принимает во столько-то часов. Прихожу к нему в назначенный час. Меня пригласили в большую комнату — кабинет его, — посредине которой стоял большой стол в виде стойки. На одной стороне сидел генерал Ермолов в сюртуке, без эполет, в линейной казачьей шапке, напротив его генерал и другие лица, которые обыкновенно собирались к нему для разговоров и суждений. Прихожу я — второе лицо по нем. Он говорит: „А, здравствуйте, Иван Федорович“, но никто не уступает мне места и нет даже для меня стула. Полагая, что это делается с умыслом для моего унижения, я взял в отдалении стул, принес его сам, поставил против Ермолова и сел. Смотрю на посетителей: одни в сюртуках без шпаг, другие без эполет, и наконец, один молодой человек в венгерке; все вновь входящие приветствуются одинаково со мною: „А, здравствуйте, Иван Кузьмич, как вы поживаете? Здравствуйте, Петр Иванович“ и т. д., и все потом садятся, так что прапорщик не уступает места генералу. Приходит генерал Вельяминов, командующий войсками за Кавказом, ему нет стула, и никто ему места не дает. И он от стыда сам принес стул и сел возле меня. Я спрашиваю его: „Кто это Иван Кузьмич? — Это поручик такой-то. — А этот в венгерке? — Прапорщик такой-то“.

Для меня это показалось очень странно» [ААН, ф. 100, оп. 1, № 347, л. 3 об. — 4; Дубровин, т. VI, с. 705–706].

Любопытно, что Паскевич, обличая Ермолова, невольно рисует образ привлекательного, оригинального «генерала-демократа»: ермоловский сюртук столь же важный атрибут этой сцены, как и в рассказе Липранди о фельдъегере, извещающем «генерала в сюртуке» о новом императоре…