Быть Руси под княгиней-христианкой

   — Верю, Свенельд. И думаю, что мы расстаёмся ненадолго. Поэтому не прощай, а до скорой встречи.

Великая княгиня была удивлена робкому виду обычно бойкой и острой на язык горничной девки.

— В чём дело? — строго спросила Ольга. — Запамятовала, что, когда я беседую с батюшкой, меня можно отвлекать лишь в исключительных случаях?

   — Помню, великая княгиня, но... Воевода Свенельд настаивает на встрече с тобой, прямо-таки рвётся к тебе. Он не внемлет никаким моим словам и возражениям.

   — Не внемлет? Что ж, узнаю его необузданный нрав. Но, надеюсь, ты объяснила, что я сейчас веду разговор с Христом и своим духовным пастырем? У воеводы есть свои боги, и он хорошо знает, что они не теряют при общении с ними присутствия чужих.

   — Я дважды объяснила ему это, но... Воевода заявил, что в таком случае ему повезло, ибо ему крайне желательна встреча и с главным жрецом христиан.

   — Ему желательна встреча со мной? — спросил Григорий, не придававший до сих слов особого внимания разговору Ольги с девушкой. — Он так и сказал?

   — Да, так и сказал, я только повторяю его слова. Ах, — спохватилась она, — я позабыла упомянуть, что в руках воеводы большой свёрток. Он завернут в холстину, и я не смогла рассмотреть, что внутри неё.

   — Свёрток? — была поражена Ольга. — По-видимому, с воеводой творится нечто несусветное. Глубокой ночью прибыл с войском в Киев, а уже ни свет ни заря явился ко мне, хотя ещё не был у великого князя, настаивает на встрече, желает видеть христианского пастыря, принёс какой-то свёрток. Уж не тронулся ли он разумом на Кавказе? Твоё мнение, батюшка? — посмотрела она на Григория.

   — Всё в руках Божьих, дочь моя, — ответил Григорий. — Но чтобы судить о духовной немощи воеводы, надобно увидеть его.

   — Ты прав. Кличь воеводу, — велела Ольга девушке.

Свенельд не производил впечатления немощного ни духом, ни тем более телом. Единственной для него странностью в поведении было то, что после приветственного обращения к великой княгине он удостоил взгляда и лёгкого кивка головы Григория. А ведь прежде священника для Свенельда словно и не существовало: встречаясь с ним, он не задерживал на нём даже глаз, проходя, будто мимо пустого места.

   — Желаю здравия и тебе, воевода, — ответила Ольга на приветствие Свенельда. — Не думала не гадала лицезреть тебя в своих покоях, тем паче в такую рань. Может, моя горничная что-либо перепутала с недосыпу? Ведь ты, наверное, держал путь к великому князю, чтобы рассказать ему о походе, и, приметив её, поинтересовался моим самочувствием да выразил своё почтение? А она, глупая, вздумала, что ты желаешь со мной встретиться. Я велю наказать её, а ты можешь продолжить путь к великому князю.

   — Твоя девка ничего не перепутала, великая княгиня, и верно передала, что я просил о встрече с тобой. Она также сообщила мне, что у тебя... он, — кивнул Свенельд в сторону Григория, — однако я всё равно настаивал на своём. Потому что не из-за великого князя, а из-за тебя появился сейчас в тереме.

   — Из-за меня? Но какие неотложные дела потребовали нашей спешной встречи? Настолько неотложные, что ты решил навестить меня прежде, чем обсудишь с великим князем завершившийся поход?

   — О походе и всех событиях в Арране и Бердаа великий князь уже знает и без меня, — ответил Свенельд. — Всю ночь у него пробыли воеводы Микула и Рогдай, его стародавние друзья, и рассказали ему гораздо больше, чем смог бы я. Им великий князь верит больше, чем мне, к которому с давних пор питает неприязнь. Как и ты, великая княгиня. Я хочу своим приходом показать, насколько справедливо твоё отношение ко мне в последнее время. Каждый из нас совершал в жизни опрометчивые поступки, о которых позже сожалел и в коих раскаивался, но не у каждого хватает мужества предложить свою дружбу тому, кто некогда видел в нём своего недоброжелателя и, возможно, до сей поры ошибочно считает таковым. У меня хватило подобного мужества, и в знак моего раскаяния за былое и стремления ныне честно служить тебе, великая княгиня, прими мой подарок.

Свенельд нагнулся, поднял прислонённый к ноге большой четырёхугольный свёрток, развязал стянутые в тугой узел концы чистой холстины, в которую он был завернут. Когда холстина упала на пол, Ольга несколько мгновений сидела в оцепенении, не смея поверить собственным глазам, — в руках у воеводы были иконы. Если бы он явился к ней с отрубленными головами поверженных на Кавказе врагов, это произвело бы на неё куда меньшее впечатление, чем христианские святыни в руках воеводы-язычника. А тот уже протягивал одну из икон — писанную на доске, в массивном золотом окладе, усыпанную драгоценными каменьями и жемчугом — Ольге:

— Это лик девы, которую вы, христиане, зовёте Марией и почитаете как мать Христа. Вы именуете её Богородицей и поклоняетесь за то, что она выносила в чреве Иисуса, рождённого по воле Неба для спасения людского рода...