Быть русским художником

Короткий сон не успел стереть видений прошедшей ночи. Я беру лежащую рядом книгу Ивана Александровича Ильина и, прежде чем ее закрыть, прочитываю несколько строк:

«…О эти годы, годы распада, бессилия и стона… Годы соблазна и стыда… восстания и отрезвляющей расплаты… и героического умирания лучших сынов… Нам ли не смутиться? Нам ли не пасть духом? И когда же конец испытанию? И куда ведешь Ты нас, Ангел Божий?»

Эту осень я ждал [3]

Я и прежде испытывал особые чувства при первых признаках осени. С одной стороны, было жаль уходящего лета, а с другой – приближалась пора какого-то особого творческого волнения, которое проявляется у меня только с наступлением осени. И не то, чтобы хотелось схватить этюдник и побыстрее отправиться писать, отыскивая наиболее эффектные осенние мотивы, скорее привлекала возможность погрузиться в состояние творческого раздумья и тишины, разлитых в самом осеннем воздухе. Это время года отличается от других не только ярко окрашенным цветом. Своим пышным увяданием осень всякий раз напоминает нам о неминуемом конце и вместе с тем показывает, как торжественно красив этот прощальный период жизни.

Кажется, что мы наблюдаем со стороны увядание природы, но и в жизни человека наступает своя осень, своя зрелость, увядание и неминуемый уход. Правда, природа, в отличие от человека, умирает величественно и молча. Природа равнодушна к человеческим страстям, к нашим призрачным ценностям. И кто тут прав – береза, которая сегодня выглядит так же, как при царе или советской власти, или человек, выстраивающий свои правила жизни, свою систему ценностей и свое представление о временном и вечном? Конечно, березе безразлично, что это последняя осень двадцатого столетия, но люди так много говорят о конце века, и даже тысячелетия, что невольно придаешь этой осени особое значение.

Вот и беги после этого на этюды, как ни в чем не бывало! Во-первых, на эту осень приходится осень моей жизни, а во-вторых, помимо желтых листьев, в России льется кровь, гибнет подводная лодка «Курск», горит Останкинская башня, испытывает унижение от нищенской жизни подавляющее большинство порядочных людей страны, не находя применения своим рукам, головам, таланту, в то время, как жируют лиходеи и жулики всех мастей.

Чем больше об этом думаешь, тем дальше хочется отодвинуть этюдник.

Почему меня все это волнует, а березе – все равно?

А может, она права? Может быть, людские страсти уводят от главного – от правильного понимания смысла жизни? Ведь в основе всех человеческих трагедий – ошибка в выборе ценностей.

Значит, природа права в своем равнодушии к нам…

Пока одно полушарие моего мозга ищет ответ на им же поставленный вопрос, другое руководит рациональными действиями по подготовке к работе.

Наверное, у каждого художника существует свой ритуал, который он боится нарушить. По существу этот ритуал и является началом творческого процесса.

Задолго до того, как кисть прикоснется к холсту, мне необходимо преодолеть дистанцию между отдельно существующими красками, кистями, холстом и собою. Чтобы грунтованный холст перестал быть просто материей, натянутой на подрамник, я непременно проклеиваю его хорошим рыбьим клеем и тонирую, придавая широкой щетинной кистью живую поверхность. С этого момента холст перестает быть плоскостью, а становится для меня пространством.

Особое место в этом ритуале занимает палитра. Выдавливая из тюбиков краски на отполированную годами ее поверхность, я испытываю тревожное удовольствие от красоты и многообразия этих красок и от предстоящего соприкосновения с ними. Есть среди них и любимые, которые я не всегда выдавливаю, но которые непременно должны лежать в этюднике.

Более всего я не люблю новые кисти, поэтому отбираю только хорошо обработанные. Со стороны такие кисти могут показаться изрядно потертыми.

Конечно, у каждого мастера есть свои секреты. Есть они и у меня. Но я не стану о них говорить вовсе не из опасения, что кто-то ими воспользуется, а от того, что они никому не могут принести пользы, кроме меня, ибо каждый художник их открывает для себя сам.

С возрастом я расстался с привычкой бродить с этюдником в надежде отыскать подходящее место.

Все мои места я приглядел заранее. Конечно, пейзаж постоянно меняется в зависимости от времени года, погоды и освещения, но за многие годы я так изучил Борисоглеб, что легко себе представляю, как выглядит то или иное место в разное время дня.

Эту осень я ждал. Так получилось, что последние двадцать лет каждое лето мы проводили в Борисоглебе, поэтому большая часть работ – это рассказ о лете. Правда, для искусства не имеет значения, какое время года изображено – важно, как это сделано. Но, перебирая работы в мастерской или делая экспозицию на выставке, вдруг обнаруживаешь преобладание зеленых работ. Тогда понимаешь, что, решив одну творческую задачу, необходимо ставить следующую.