Быт русского народа

Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости. В них все трогает нас, потому что оно близко к нашим мыслям; потому что все это наше, русское, неподдельное; все проникнуто любовью к родине, отечеству. Народные песни суть драгоценный памятник самобытной поэзии нашей. Это наша слава, без подражания иноземной. — Конечно, песни наши не везде стройные, но полные страстей: печаль льется рекою томительных страданий; разочарованная горькая безнадежность омывает слезами грудь, иссушивает сердце, и оно умирает без утешения; любовь или тонет в море сладостных упоений, или погибает без участия к ней. Отвага, молодечество, радость, веселие и забавы воспеваются без хитрых затей, складываются в простоте лепета и высказываются по вдохновению собственного сердца.

Вот для образца несколько песен древнейших из XVI в.

Описание умирающего витязя подле огня в дикой степи.

   Ах! Как далече, далече в чистом поле,
   Раскладен там был огонечек малешенек;
   Подле огничка разослан шелковый ковер,
   На ковричке лежит добрый молодец,
   Припекает свои раны кровавые!
   В головах стоит животворящий крест,
   По праву руку лежит сабля острая,
   По леву руку его крепкий лук,
   А в ногах стоит его добрый конь. —
   Добрый молодец уже кончается,
   При смерти добрый молодец сокрушается,
   И сам добру коню наказывает:
   «Ах ты, конь мой, конь, лошадь добрая!
   Ты видишь, что я с белым светом разлучаюся
   И с тобой одним прощаюся:
   Как умру я, мой добрый конь,
   Ты зарой мое тело белое
   Среди поля, среди чистого, —
   Среди раздольица, среди широкого.
   Побеги потом во святую Русь,
   Поклонись моему отцу и матери,
   Благословенье свези малым детушкам;
   Да скажи моей молодой вдове,
   Что женился я на другой жене:
   Во приданое взял я поле чистое;
   Свахою была калена стрела,
   А спать положила пуля мушкетная.
   Тяжки мне рапы палашовые,
   Тяжче мне раны свинцовые!
   Все друзья, братья меня оставили,
   Все товарищи разъехались:
   Лишь один ты, мой добрый конь,
   Ты служишь мне верно до смерти
   И ты видишь, мой добрый конь,
   Что удалой добрый молодец кончается».

Убитый воин, коему постелею служит камыш, изголовьем ракитовый куст, а тело его орошается слезами матери, сестры и молодой жены:

   Ах ты, поле мое, поле чистое,
   Ты, раздолье мое широкое!
   Ах ты всем, поле, изукрашено,
   И ты травушкой и муравушкой,
   Ты цветочками василечками;
   Ты одним, поле, обесчещено:
   Посреди тебя, поля чистого,
   Вырастал туг част ракитов куст,
   Что на кусточке, на ракитовом,
   Как сидит тут млад сизый орел,
   В когтях держит черна ворона,
   Он точит кровь на сыру землю.
   Как под кустиком, под ракитовым,
   Что лежит убит добрый молодец,
   Избит, изранен и исколон весь.
   Что не ласточки, не касаточки,
   Круг тепла гнезда увиваются, —
   Увивается тут родная матушка:
   Она плачет, как река льется,
   А родна сестра плачет, как ручей течет;
   Молода жена плачет, что роса падет:
   Красно солнышко взойдет, росу высушит.