Быт русской армии XVIII - начала XX века

Грамоте я знал еще немного в деревне. Помните дьякона, отца Пахомия? Он меня начал учить, да как помер, оттого что у него внутри загорелось, так и не доучился, до псалтыри только дошел. Ну, а теперь, как увидел, что грамотному быть лучше, принялся опять за книгу, начал мараковать[21] и гражданское.

Постояли мы в деревне этой месяца четыре, потом повели нас в город караулы занимать. Я уже ходил тогда в задней шеренге. Вот тут-то жизнь стала уж похуже: казармы сырые, нары голые, спишь на одних досках, только ранец в головах, никуда выйти нельзя, пища плохая, а службы много. А тут еще, чтоб показать свое усердие, всякий с тебя спрашивает. Да что вам рассказывать? Известно — армейская жизнь. Всего и не перескажешь.

— Ну, а каковы ж были у вас ротные командиры?

— У меня все время был один, тот, что я вам говорил, капитан Шаробоков. Он, как в своем был уме, так ничего, хороший человек, а как только выпьет, так просто беда. Пивал он больше запоем, хорошо еще, что пил гуляньем, а не в одиночку, от чего, говорят, человека и отучить нельзя. Бывало, как запьет, так ротный писарь и готовит рапорт о болезни — неровно начальство наедет, так чтоб можно было из дому не выходить.

Один пить он не любил, а больше в компании. Мы стояли по казенным селениям, так становой, из причту тоже, а то больше свои же господа с ним гуляли. Призовет к себе деревенских баб, дивчат; сначала было те не хотели, так становой стал приказывать.

Ну, конечно, против начальства идти нельзя, вот и начнут гулять, пьют, песни поют до утра. Капитан ловко играл на гитаре. Бывало, играет сам да пляшет вприсядку в красной рубахе и плисовых штанах. И плясать был молодец! Тогда уж наш брат не попадайся ему на глаза — как увидит, так и начнет ругать: «Ты, — говорит, — что, собачий сын, подсматриваешь, как капитан гуляет, да и самому потом чтоб загулять?! Нет, брат, шалишь! Я тебе, такой-сякой, ребра пересчитаю!» Тогда уж знай уходи, а то больно побьет. Кулачище у него был здоровенный такой. Хорошо еще, что бил-то он не с размаха, а так, только для острастки, наотмашь. И то случалось, что зубы вываливались. Как перестанет гулять, так точно хороший был начальник, хотя и то не без того, чтоб не выпить. Бывало, так и слышишь несколько разов на день: «Григорьев (денщик так прозывался), дай-ка мне «41 травку» или «утешение в горе» (у него всякие они были). Что-то, — говорит, — под ложечкой щемит». Раз тоже я был вестовым, приезжает полковник и прямо к нему, а уж он немного подкуражился. Вот полковник и спрашивает: «Что это у вас такой запах?» — «Это, — говорит, — я простудился, промочил ноги так обтирал их вином».

Впрочем, всем это известно было, что он любил испить, но как умел держать себя против начальства, так ему все сходило с рук. А главное то, что был хороший хозяин, из всего умел выгоду сделать и службу знал ловко. Под конец меня выбрали артельщиком, так я многое узнал.

— Какое же ротное хозяйство? Разве трудно выдавать деньги на расходы да правильно вести книги?

— Это в гвардии так, а в армии нет, как можно! Тут спроста ничего не сделаешь, тут нужно быть куда сноровистым. Во-первых, надо наблюдать земское начальство, с ним не браниться, а быть заодно, потом со своим начальством уметь обращаться, ну и солдат не очень обижать, чтоб каждая крупинка не пропадала даром, чтоб изо всего польза была. Тут много нужно хитрости иметь — начальников много, а хороших хозяев мало.

— Расскажи, пожалуйста, как ваш капитан хозяйничал?

— А вот как, например. Раз случилось, что стояли мы на шассее, вдруг подрядчик проведал, что какое-то начальство будет проезжать. А дорога такая, что ехать совсем нельзя. Нам об эту пору можно было искать вольных работ, и нанялись мы на мельнице сваи бить. Вот подрядчик к капитану, просит Христом Богом дать людей камни разбрасывать, дает хорошую цену, однако не сошлись. «Нельзя, — говорит капитан, — люди работают». Подрядчик бросился туда-сюда, рабочая пора, народу нет — он опять к капитану. Тот с него и взял вперед себе две сотни да по полтине в сутки с человека, а показали-то по тридцати копеек, — тоже хорошая цена, — а от битья свай отказались. Потому, говорит, что люди стали болеть от сырости. Да мало ли каких штук еще не было.

— Ну, а в пище или в жалованье он вас не обижал?