Быть собой

— Только я могу спасти нас от напасти! — отчаянно прокричал младший брат. — Ты не сумеешь несмотря на всю силу и талант!

Император не удостоил его ответом. Он дал жест своим подчиненным отойти подальше, и когда те послушно расступились, вытянул правую руку вперед, нацелив ладонь точно в грудь брата. Туда, где билось сердце.

— Прощай, брат. Видят боги, я не желал этого, — с горечью в голосе проговорил император.

Трегоран замер, боясь даже вздохнуть. Ему показалось, что время в зале остановилось, юноша готов был поклясться, что видит замершие в воздухе пылинки. Неожиданно по его ногам прошелся холодный ветер, и ушей Трегорана достиг тихий шепот:

— Сделка…

От этого шепота юношу обдало морозом. Он сообразил, кто произнес слово, и кому оно адресовано. Никто кроме Трегорана и приговоренного не услышал ничего, а тот сразу все понял.

На лице Анатиана отразилась сложная палитра чувств: отчаянная надежда, ужас, отвращение, радость, злоба и грусть. Трегоран постарался представить, какая же страшная борьба развернулась в сердце младшего брата, и ему стало жалко этого несостоявшегося заговорщика. В какой-то момент юноше показалось, что тот предпочтет смерть…

Но тут губы Анатиана приоткрылись, и он, выплюнув кровь, прохрипел:

— Пусть под ликом Девятерых не будет ни воина, ни мага сильнее меня!

Лица присутствующих вытянулись от ужаса, а император скороговоркой затараторил заклинание, формируя печати одной рукой, но было поздно. Тихий шепот сменился громовым раскатом, разлетевшимся под сводами дворца:

— Слово было сказано. По слову и будет!

И в этот момент император ударил! Его заклинание не выглядело столь же эффектно, как предыдущее, однако в направлении приговоренного понеслось нечто невообразимое, превосходящее самые смелые представления Трегорана о боевой магии. Это нечто, нацеленное на пригвожденного к мраморным плитам, должно было не просто убить, нет. Заклинание, принадлежавшее к пятой школе, разрушало саму душу!

А затем наступила тьма, и в голове у юноши раздался знакомый уже голос:

— Эта мощь…Эта боль…Все бесполезно…

Кто ты? — шепнул — или подумал — Трегоран.

А ты? Что ты забыл в моем узилище?

Юный чародей сглотнул, это было что-то новенькое — никто из местных обитателей не спешил поговорить с ним. В основном те стремились уничтожить душу или завладеть телом.

Узилище? Кто ты?

Так близко…Чувствую…Да…

Странный голос становился все тише, и когда замерли последние его отголоски, Трегоран проснулся. Он лежал, пытаясь разобраться, свидетелем чего только что стал.

«Выходит, Анатиан успел перед самой своей гибелью заключить договор с богом Хаоса. Прямо как я», — юноша поморщился от резкого укола боли. — «И он обрел силу, в этом нет сомнений. А что потом?»

Спать совершенно расхотелось, и чародей поднялся. Выяснилось, что бессонница была не только у него — Итриада уже подбрасывала в затухший костерок новые ветки, собираясь разогревать их скудный завтрак.

— Ты проснулся? Хорошо, поедим и займемся делом.

Они не тратили время понапрасну, всерьез готовясь к сражению ни на жизнь, а на смерть. Шансов на победу — и это понимали все — оставалось немного, однако дальнейшее бегство лишь уменьшало их — пища подходила к концу, силы иссякали. От фарийцев следовало избавиться не только потому, что преследователи — и это было совершенно ясно — не успокоятся, пока не настигнут жертв, но и потому, что беглецы хотели завладеть их припасами.

Увы, но несмотря на то, что древний город отлично сохранился, пищи в нем почти не нашлось. Конечно, фрукты из императорского сада изрядно разнообразили унылое меню путников и притупляли голод, но Трегоран осознавал — на одних яблоках с грушами далеко уехать не получится. Следовало добыть побольше мяса и зерна. Он не сомневался, что у фарийцев в достатке имелось и то и другое. На худой конец, можно было прикончить пару лошадей.

Они работали целый день, а Трегоран, время от времени отправлявшийся в мир духов, чтобы проверить, где враги, сообщал новые сведения. И с каждым прошедшим часом юноше становилось все страшнее и страшнее, причем пугала его отнюдь не предстоящая драка с фарийцами, нет. Боялся юноша Еширала, было в городе нечто странное и страшное, чему не получалось дать объяснения. Его пугало и полное отсутствие безликих теней, и непонятный магический барьер, и последний сон и непонятное ощущение — Трегорану казалось, что кто-то за ним наблюдает.

А потому он даже обрадовался, когда остаток фарийского отряда наконец-то подъехал к городу — это было уже вечером, и уставшие беглецы, сумевшие сделать все, что хотели, заняли позиции, ожидая гостей.

План боя придумала Итриада и он, честно говоря, попахивал безумием, но более здравых идей взять было неоткуда, поэтому никто возражать не стал. Трегоран с Димарохом затаились на крепостной стене, а девушка спряталась в одном из домов, в окне которого призывно поблескивали золотые монеты.

Трегорана трясло.