Быть войне! Русы против гуннов

Тагулай вновь ощутил холодную волну, бусинки холодного пота выступили на лбу. Поведение князя русов казалось очень странным. Ромеи, ненужные и странные расспросы, наследники, дети… В голове советника хана поднимается настоящая буря, однако внутри все больше крепнет ощущение, будто он – знатнейший гунн – становится участником, если не жертвой, какого-то зловещего действа.

Тем временем в княжескую палату вошел невысокий паренек, маленькая ручка до белых косточек сжимает обвитую жилами кисть старца-советника, белокурые волосы аккуратно причесаны, на теле – простая, но белоснежно-чистая льняная рубаха, на рукавах и поясе – красная славянская вязь, стремительно бегающая по кругу.

Но наметанный взгляд Тагулая тут же приметил: шаг неуверенный, глаза бегают, зыркают по сторонам, как будто здесь впервые, да и лицом простоват. Такой не может быть наследником князя урусов. Пусть и приемным.

– Ого, а вот и мой малыш! – радостно воскликнул Дажин. Руки князя заботливо привлекли к себе мальчонка. – Эх, души в нем не чаю…

Дажин наклонился к пареньку и указал на Тагулая.

– А это – досточтимый советник хана Ухтамара, вождя наших доблестных соседей гуннов…

При виде гунна мальчик вдруг замер, широко раскрытые глаза впились в Тагулая, лицо сделалось бледным, нижняя губа затряслась.

– Постой, ты что это задрожал, а? Испугался чего?

Но вместо ответа паренек лишь пролепетал:

– Они… они…

– А что они? – удивленно вскинул брови Дажин. – Обидели кого?

– Наша деревня… Они били… убивали… рвали, топтали нас конями… Тятьку, маму, всех! Мама… Ма-мааа!..

Ребенок весь задрожал, из груди вырвался вопль, слезы ручьем брызнули из глаз.

– Ой, ой, ой… Боги милостивые! – Дажин замотал головой, крепче прижал к себе плачущего ребенка. Ручейки слез срываются с подбородка и шлепают прямо на руки князю. – Горе-то какое неслыханное. И все это они, гунны?

В ответ мальчик лишь еще сильнее зашелся плачем.

– Ой… Ей… Беда-то какая. Эх!

Тагулай сдвинул брови. Что за игрище? Какая деревня? Какие тятьки, мамки? Знатный гунн решительно шагнул вперед.

– Великий князь, я…

И тут же гунн напоролся на недобрый взгляд Дажина. Двое стражников, до этого стоявшие как каменные изваяния, подались вперед, жуткие лезвия секир на длинном древке зловеще покачнулись.

– Ну, будет тебе, досточтимый Тагулай, будет. – Князь попытался шутливо отмахнуться, но глаза по-прежнему в недобром прищуре. – Я знаю, что это всего лишь недоразумение. В деревне той никто никакой разбой не чинил, мужчин, женщин и даже немощных стариков с детьми малыми никто не убивал. Да и была ли та деревня? Я понимаю – как верить мальчонке, который от горшка – вершок и щепотка?

Дажин отстранил от себя бьющегося в истерике ребенка и бережно передал его в руки старца-советника. Босые ножки звонко зашлепали по маленьким соленым лужицам.

«Деревня… деревня… разграбленная деревня», – в голове Тагулая уже бушует целый ураган. Слова о поруганном урусском поселении огромным валуном, катящимся со скалы, бьет в самое темя. Вдруг Тагулай содрогнулся, пот струйками заскользил со лба и висков, тысячи игл вонзились в сердце.

Все-таки не удержались, собаки, и принялись грабить, а этого мелкого шакаленка упустили, с обреченной яростью подумал Тагулай. Велено же было – всех перебить! Руки гунна до хруста сжались в кулаки.

Князь Дажин поерзал на троне, устраиваясь поудобнее, на губах еле заметная ухмылка.

– Вот такое неказистое знакомство вышло, – произнес Дажин, глаза внимательно следят за Тагулаем. Тот стоит немного растерянный, но держится с достоинством. – М-да. Все недруги, недруги нас рассорить хотят, чтобы мы с ненавистью друг на дружку наш союз разорвали. Тебе так не кажется, досточтимый Тагулай?

Советник хана выдержал паузу, поклонился и отчетливо проговорил:

– Враги наши не знают границ и меры, дабы не дать нашей дружбе крепнуть…

– Ай и верно говоришь, – вдруг радостно воскликнул Дажин. – Есть у меня приятель один – заморский купец. Так тот все время какие-то небылицы про гуннов сказывает. Дескать, поборы они ему устраивают грабительские. Того и гляди брошу, грит, торговлишку в твоих городах и весях, князюшко. Шибко обдирают твои друзья хунны нас…

В покои входит старец-волхв. Горящим серебряным ободом перехвачены аккуратно стриженные седые волосы, бороду украшает вплетенный золотистый шнур, в руках старца серебряный поднос с двумя кубками. Вслед за старцем неуверенно шагает, переваливаясь, тучная фигура, облаченная в восточный шелк.

Брови степняка вновь поползли к переносице. Что на этот раз?

Дажин шумно отхлебнул из поданного на подносе кубка. Тагулай от освежающего угощения отказался.

– М-да, это Чун ли или Чан Ли, а может, Чен Ли… а бес разберет их имена! – Дажин обреченно махнул в сторону купца, тут же хохотнул, вновь обнажив крепкие зубы. – Но купец знатнейший, да и уважением пользуется у меня. Не раз доставлял из Синьского царства – своей родины – редчайшие товары. Ну, конечно, рвет втридорога, но это у них в крови. Порода, знаешь ли, у купчины такая.