Бытие и сущность

Понятый таким образом универсум несомненно соотносится с метафизикой бытия. Следовательно, философия, к которой он взывает, явилась бы продолжательницей многих других философский учений; и утешительно думать о том, что с самого начала человеческое мышление ступило на путь истины. Сами его заблуждения были не более чем преходящими недомоганиями неустанной воли к ее достижению. Но это не универсум какой угодно философии, и даже не универсум какой угодно философии бытия. В самом деле, мы должны отказаться от любых попыток редуцировать его (разве что для услаждения нашего воображения) к какой-либо априорно выводимой системе. Этому противится само определяющее мир понятие бытия. Существование, благодаря которому сущее есть, причем есть именно то, что оно есть, — это существование как бы сообщено ему. Ибо сущее — не само существование, но причастно существованию. Рожденный в результате творения, этот мир в самой своей глубине сохраняет печать той созидательной энергии, от которой берет начало; и не только сохраняет ее, но и длит. Существование — не болезнь сущности, а ее жизнь. И поскольку эта жизнь может продолжаться только в дальнейших интеллигибельных определениях, она в свою очередь оказывается источником новых сущностей. Вот почему мир имеет длительность, имеет историю, отдельные моменты которой, как и всё относящееся к существованию, возможно наблюдать, но не дедуцировать. В конце всякой онтологии существования мы обнаруживаем феноменологию, которая просветляется ее принципами, но и дополняет ее. Ибо феноменология начинается в той самой точке, где мышление силится схватить существование в его собственной функции причины бытия, т. е. в его жизненной и порождающей активности. Несоменно, большой ошибкой было бы желание построить феноменологию, которая некоторым образом была бы своей собственной метафизикой. Будучи отсечено от сущности, которую оно актуализирует во времени, существование остается в фатальном неведении относительно своего происхождения и глубинного естества. Оно буквально лишается смысла. Так что неудивительно, что феноменологии не удается обнаружить этот смысл, и потому конечный пункт ее устремления можно с уверенностью предсказать: мораль отчаяния или смирения и онтологический нигилизм, компенсируемый чистой произвольностью в создании ценностей. Если отрицать сущее, то где искать пристанища, как не в Ничто? Но и для метафизики сущего не менее важно опереться на феноменологию, которую она превосходит, однако не отрывается от нее. Именно из-за отсутствия этого последнего спасительного прибежища метафизика так часто падала в пропасть чистой абстракции, надеясь воспользоваться понятием как эквивалентом реальности. Феноменология, принимающая себя за онтологию, часто ошибается — именно как феноменология — в отношении того существования, которое она описывает; но и онтология, принимающая себя за феноменологию, заблуждается относительно истинной природы сущего как такового, которое она тем не менее объявляет своим собственным объектом. История философии не завершена; повествование о приключениях мысли зовет к новым приключениям; и сейчас, быть может, настал момент отважиться на прекраснейшее из них. Никто не может льстить себе надеждой мудро довести его до конца в одиночку. Как и позитивная наука, с которой философия схожа столь многим, она не имеет конца и должна стать общим делом поколений, сменяющих друг друга в непрестанно возобновляемом усилии все теснее приблизиться к тайне существования. При этом она прибегает к помощи понятий, которые, как она заранее знает, всегда будут ею превзойдены. Если будущее таково, то нам даже не нужно брать на себя труд его предсказывать. Ибо пути философского мышления медленны, но после всех колебаний, ни форму, ни число которых предвидеть нельзя, оно несомненно ступит на свой путь.

Примечания

Перевод выполнен Г.В.Вдовиной по изданию: Gilson E. l'Ètre et l'essence. P., 1948

(Там, где это было возможно, ссылки давались в переводе на русские издания)