Бытиё наше дырчатое

Но тут зловещая торжественность момента была нарушена: со стороны платформы, подталкивая автоматным стволом в спину, доставили Андрона. Шкипер держался вызывающе и вообще вёл себя в лучших традициях революционной матросни, которую, если верить советскому кинематографу, хлебом не корми — дай мрачно побалагурить перед казнью.

— Что ж это вы, ребята, а? — глумливо увещевал Андрон. — С Президентом ряды смыкаете? Подполье называется…

— Иди…

— Иду… Слышь, а может, он вам ещё и приплачивает?

— Ты нас с этим ублюдком не равняй! — неожиданно пронзительным голосом завопил конвоир. — Он вас из шкурных соображений уничтожить хотел…

— А вы из каких?

— А мы ради идеи!

— Слышь, командир… — обратился Андрон к тому, чьё лицо скрывалось под алым шёлком. — Ошибка вышла. Не тех вы взяли. А тех ещё вчера вечером ликвидировали к едрене фене… Что ж вы, газет не читаете?

— Читаем, — гулким юношеским баском ответил замаскированный главарь и в доказательство шевельнул номером «Баклужинца». — Ни о какой ликвидации тут не сказано…

— Так газетка-то — вчерашняя!.. — истово округляя глаза, вскричал Андрон. — Конечно, не сказано ещё…

Вместо ответа предводитель посмотрел на Димитрия, потом на портрет. Спорить не имело смысла. Сходство было очевидным.

— Ну и что? — нашёлся Андрон. — Ну, захотел мужик человечество уничтожить! Так вы ж сами поёте: «Весь мир насилья мы разрушим…»

— Насилья, — многозначительно подчеркнул главарь.

— Так а я о чём? Сам посмотри, что вокруг делается! Геноцид в натуре… Такое — да чтоб не разрушить? До основанья?..

— А затем? — процедил главарь.

— Что «затем»?

— Вы же никакого «затем» людям не оставляете!

— Нет, погоди. — Судя по всему, Андрон выкладывал последние козыри. — Вы ведь не просто коммунисты! Вы — коммунисты-выкресты! А как же «не убий»?

Рыжеватые брови презрительно шевельнулись в узкой щели между алым шёлком повязки и чёрным сукном берета.

— Ты меня ещё заповедям поучи! — надменно сказал главарь.

Действительно, соблюдение заповедей Христовых часто зависит от обстоятельств. Так, в военное время исполнение их сплошь и рядом оборачивается прямой изменой Родине: попробуй «возлюби ближнего», когда идёшь на него в атаку! Или «не укради», если приказано добыть «языка»! Или «не лжесвидетельствуй» — на допросе в плену! Или «чти отца и мать» — даже переметнувшихся к врагу! Единственный запрет, преступая который ты не приносишь Отечеству ровно никакой пользы, это, конечно, «не прелюбодействуй». Можем ли мы назвать героическим поступок разведчицы, отважно переспавшей с начальником неприятельского штаба, если попутно не были нарушены заповеди «не убий», «не укради» и «не лжесвидетельствуй»?

Так что последняя фраза шкипера скорее навредила, нежели помогла. Властный кивок — и путешественников подтолкнули стволами к той самой вербе, за которой час назад бесследно растаял урод в дзюдогаме.

— Иех!.. — отчаянно вскричал Андрон. Будь у него на голове шапка, он бы и шапкой оземь шмякнул. — Ну вот куда бедному крестьянину податься? Президент — бомбит, вы — расстреливаете… А ещё говорят: мы за народ, мы за народ…

— Кто они? — шепнул Димитрий, пока их прилаживали спинами к шершавой рубчатой коре.

— «Красные херувимы», — сквозь зубы пояснил Андрон. — Те, что на прошлой неделе Игната Фастунова грохнули… спикера…

— А за что они нас…

— Не во имя того мир разрушаем…

— Именем Пресвятой Революции… — вдохновенно завёл главарь.

Стволы поднялись, уставились.

— У, лодыри! — беспомощно выдохнул Андрон, не зная уже, чем уязвить напоследок. — Чужих заложников мочить! Стыдоба…

Дальнейшее даже трудно с чем-либо сопоставить. Ну, скажем, так: представьте, что в густое чёрное-красное варево плюхнули столовую ложку сметаны и быстро-быстро размешали. Некий белый смерчик прошёл меж монашьих ряс, взвихрив их и разметав. Чей-то истошный ор, шальной выстрел — и картина вновь замерла. Теперь она изображала группу размётанных тел, а композиционным центром её, несомненно, являлся давешний ужасный незнакомец. Весь в белом. Припавши на левое колено и упёршись в траву левым же кулаком, он явно выжидал, не шевельнётся ли кто из поверженных.

Никто не шевельнулся.

Тогда он сосредоточил внимание на прислонённых к вербе путешественниках. Странно: его изуродованное лицо показалось им на этот раз почти симпатичным. И не потому что похорошело, и даже не из благодарности — просто «Красные херувимы» в данный момент выглядели гораздо хуже.

— Прохор… — сипло назвался нежданный спаситель.

ГЛАВА 5 ОНИ СОШЛИСЬ

Первым, как и следовало ожидать, опомнился шкипер.

— А ты кто, земляк? — с интересом спросил он.

— Я же тебе только что сказал, — терпеливо напомнил тот — и как-то вдруг оказался на ногах.

Димитрий ахнул. Белые штаны Прохора были варварски разорваны в мотне и обильно смочены кровью. От одного предположения, что шальная пуля (выстрелить-то успели!) ударила бедолагу в пах, Уарову чуть не стало дурно.

— Вы… ранены?..

Назвавшийся Прохором наклонил голову и с неудовольствием осмотрел повреждение.

— Зашьём, застираем, — успокоил он.