Бывают дети-зигзаги

Я посмотрел на Феликса новыми глазами. Прямой, с гордо поднятой головой — ни дать ни взять солдат на параде. И при этом как-то побаивается моего взгляда, смотрит виновато, такой же он был вчера у Лолы, когда рассказывал мне о себе так, будто я ему судья, будто просил прощения за то, что передал Зоаре со своей кровью, что она потом передала мне… Я взглянул на Лолу с мольбой: спаси меня, скажи мне срочно что-нибудь хорошее! — и она поняла, она была отличной бабушкой, и сказала:

— Только представь, как оба они были счастливы, когда она наконец вышла из этих стен.

И я увидел, как Зоара выходит из железных ворот, а мой отец в это время ждет ее на парковке. Она выходит, крутит головой, а часовые смотрят на нее с вышки. И он слезает с мотоцикла, и идет ей навстречу, и обнимает ее, хоть он и не любит обниматься на людях. А потом…

Но почему-то меня это не обрадовало. Может, из-за Феликса и его виноватого взгляда. А может, где-то в глубине души я и сам почувствовал, насколько странная они пара, Зоара и мой отец.

И они сели на мотоцикл, и понеслись к своей горе, из тюрьмы наверняка поехали прямо туда. Куда еще они могли отправиться вдвоем? Нигде больше их не ждали. Отец был за рулем, а Зоара сидела в коляске. Наверное, слова так же терялись из-за шума, и потому эти двое молчали, впервые они остались наедине, перестали быть шоколадными фигурками, полицейским и узницей, и все это было уже непохоже на кино. Просто мужчина и женщина, не очень хорошо знакомые, очень разные, и как-то они уживутся вместе?

И им, и мне стало страшновато. Зоара поглубже забилась в коляску. Я чувствовал, каково было ему и каково ей, как на этой пустой дороге вдруг обострились в каждом его предназначение и его одиночество, и что-то в ней восстало против него, и что-то в нем возмутилось ею… Рука Зоары нащупала его руку, но отец сжал губы и сердито отдернул ее. Ведь водить мотоцикл одной рукой запрещено.

— Теперь надо ехать, — прошептал Феликс, — чтобы успевать вернуться до утра. Чтобы успевать забирать подарок.

— Куда? — удивилась Лола. — Мне холодно. Поехали домой.

— Туда. На гору.

Лола изумленно воззрилась на него:

— Туда? Ты представляешь, сколько времени это займет? Это же у самой границы.

— Надо, — отрезал Феликс. — Я обещал ей, что в одну ночь показываю Амнону всю их жизнь.

— Феликс! — взмолилась Лола. — Мы не успеем. Твой драндулет развалится по дороге!

— Один час — и мы там. Феликс обещает!

Тюремные псы проснулись от этой перебранки и учуяли нас с Феликсом. Они рвались с привязей и лаяли до хрипоты.

— Ты считаешь, что можешь решать за меня? Ты всегда так считал, да?

— А ты никогда не слушала! Если бы ты меня слушала, ты бы…

— Ты всегда все знаешь лучше всех! Как мне одеваться, в каком спектакле играть! Ах, какие мы важные, какие мы умные!

— О’кей, я действительно знаваю лучше, — хихикнул Феликс, изящно отступив в сторону. — Я даже знаваю, о чем ты думаешь!

— Да что ты говоришь! — взвилась Лола. — Ну скажи тогда, о чем!

— Ты думаешь, вон то дерево там, — Феликс показал пальцем на буйные заросли кустов посреди рощи, — оно настоящее.

— А оно разве нет? — влез я.

— Ты ведь так думаешь, Лоли, а?

— Ну что ты там спрятал? Еще один сюрприз? Господи, Феликс, ну когда ты повзрослеешь?

Я не стал дослушивать. Бросился туда со всех ног.

И, уже подбегая, заметил, что там что-то специально забросано ветками, что-то большое, просто огромное. Принялся раскидывать ветки. И глазам своим не поверил, когда увидел.

Сначала показалась сверкающая черная дверь, потом левое колесо с толстой шиной специально для езды по пустыне, и наконец — закругленное крыло, в войну перечеркнутое белой полосой.

Я опустился на колени. Жемчужина моя. Наша.

Я открыл дверь. Все мне тут было знакомо, частица меня жила в этой машине, и на меня вдруг нахлынуло такое чувство, как в последних кадрах «Лесси», когда она возвращается домой. Я уселся на переднее пассажирское сиденье, прижался к нему щекой. Где она пропадала, кто ездил на ней? Помнит ли она меня?

В окно заглянул Феликс:

— Ну, что ты теперь говоришь о своем дедушке?

— Откуда ты ее?.. Как?..

— Я думал, что, если мы начинали путешествие на «бугатти», его надо заканчивать только на «амбер»! Это стиль.

— Но ты… Ты ведь знаешь, что она была наша?

Феликс усмехнулся, обнимая подошедшую Лолу за плечи:

— Волшебник! Так всегда говорят про Феликса.

— Махина экс деус[34], — сказала Лола на своем театральном языке, а потом попросила рассказать, что это за машина.

Ну я и рассказал.

— Наш господин отец не пускал ее из двора, — усмехнулся Феликс, — ты представляешь, Лоли? Машина это или стекло-фарфор?