Бывшая жена мажора

– Володь, спасибо тебе! – оборачиваюсь к Владимиру. – Поезжай домой, ладно? Я тебе позже позвоню.

– Хорошо, иди, – ободряюще кивает он.

Я выхожу из машины и бегу к папе, порывисто обнимая его и едва сдерживая слезы.

– Ну чего ты, Ася? – похлопывает он меня по плечу. – С ним все в порядке, живой и относительно целый. Поехали.

– Вера осталась с Фимой? – спрашиваю я, садясь в машину. – Вы ей сказали что-нибудь?

– Фимка давно спит, дочь. Ты на часы-то смотрела? – заводя машину, спрашивает папа.

Точно! Я так переволновалась, что отключилось логическое мышление. Конечно, в это время моя дочь уже спит.

Мы едем до больницы в тишине, папа хоть и делает вид, что все хорошо, тоже переживает и я его не трогаю вопросами, на которые у него все равно нет ответов. А вот в больнице нас, естественно, никуда не пропускают, потому что не приемные часы, а на попытку папы всучить крупную купюру лишь сурово отчитывают его, как мальчишку.

– Послушайте, все с вашим сыном в порядке, – говорит нам суровая медсестра, сжалившись. – Завтра сможете сами убедиться, но ночь он проведет в больнице. У него лишь легкое сотрясение, трещины в ребрах и сломана нога.

– Спасибо, – кивает папа, все же кладя ей в карман деньги, прежде чем развернуть меня к выходу.

Я чувствую некоторое облегчение после ее слов. Если честно, Кир куда больше травмировался, когда подростком увлекался паркуром. Не сосчитать, сколько переломов за свою жизнь он получил. Видимо, папа думает о том же, потому что говорит:

– Не думал, что еще придется услышать, что этот бедовый попал в больницу. И как только умудрился? Наверное, гнал, идиот.

– Он вроде был в хорошем настроении, – зачем-то говорю ему, хотя если задуматься, то Кир не выглядел счастливым, когда мы с Володей уходили из бара.

Мы садимся в машину и едем обратно под тихо звучащее радио.

– Останешься на ночь, – смотрит на меня папа, не спрашивая, а констатируя, и я с облегчением киваю.

Не хочу оставаться одна. Завтра проснусь с Фимкой под боком, позавтракаю с родителями и вместе поедем к Киру. Он будет рад видеть дочь, да и скрыть от Фимки его раны не удастся, раз он сломал ногу и будет теперь ходить в гипсе.

* * *

Утром мы застаем Кира в довольно бодром настроении. Он лежит на кровати, нога в гипсе, на лице глубокая царапина, но вид у него, к счастью, совсем не страдающий.

– Папотька! – визжит Фимка при виде него, готовая запрыгнуть на отца с объятиями, но я останавливаю ее, схватив за плечо.

– Не бросайся на папу, милая, ты сделаешь ему больно, – говорю ей ласково.

– Да, папа немного поранился, – криво улыбается Кир, протягивая к ней руку. – Иди, поцелуй меня, зайчонок.

Фима осторожно приближается к нему и клюет в щеку, поглаживая здоровую часть лица своей маленькой ручкой.

– Тебе больно, папотька?

– Мне дали лекарство, чтобы не болело, – говорит он ей.

– Холосо, – глубокомысленно кивает наша дочь и карабкается на стоящий рядом стул. – Я плишла, стобы тебе не было скусно.

– Как ты Кир? – спрашивает Вера, пока мы с папой стоим и просто смотрим на него.

– Я в порядке, не делайте такие скорбные лица, – улыбается он. – Просто небольшая авария, никто, к счастью, не пострадал.

– Ты пострадал, – злясь на его поведение, говорю я.

– Незначительно, бывало и хуже, – вздыхает он. – Не стоит беспокоиться, лучше попросите меня выписать, потому что я не хочу тут лежать еще день из-за легкого сотрясения.

– Выпишут, когда можно будет, – твердо говорит папа.

– Вы слишком драматизируете, – недовольно хмурится Кирилл.

– А ты введешь себя, как… – закипает папа, но Вера не дает ему возможности высказаться.

– Пойдем-ка, поговорим с врачом, Петя, – взяв за предплечье, с выразительным взглядом тянет она его к двери.

Папа переводит взгляд с нее на Кира, но уступает, позволяя себя увести.

– Ты злишься, – констатирует Кир после их ухода.

– Ты до смерти нас перепугал, – подходя ближе и садясь на край кровати у его ног, так как стул занят Фимкой, говорю я.

– Прости, но я не специально попал в аварию, – язвит он. – Как прошла ночь?

– В беспокойстве об одном идиоте, – выдыхаю я.

– Мам, не лугай папотьку! – возмущается Фимка и я кляну себя за несдержанность.

– Я не ругаю, зайчонок, я просто расстроилась, что папа поранился.

Кир смотрит на меня с раскаянием и морщится.

– Я психую, потому что ненавижу быть скованным. Ты же меня знаешь, Ась.

– Знаю, – вздыхаю я, накрывая ладонью его кисть. – А я психую, потому что перепугалась.

Он переворачивает ладонь и сжимает мои пальцы, пока мы смотрим друг на друга прямым взглядом, выражающим слишком многое, что не совсем уместно в нашей ситуации. Я ловлю себя на мысли, что мне хочется очень крепко его обнять, чтобы успокоиться, убедиться, что все хорошо, но это же чушь полная. Вот он, лежит, живой и относительно здоровый, разговаривает. Какие еще доказательства требуются?

Мне приходится завести разговор о его дальнейших планах, чтобы не зацикливаться на этом, и Кир с обреченным стоном говорит о том, что придется поработать из дома некоторое время. Ну конечно, он в первую очередь подумал о том, как будет работать! Значит, и правда все не так уж плохо.