Бывшая жена мажора

В нем сразу же просыпается азарт, я вижу это по его глазам, по наглой ухмылке, которую мне хочется сцеловать с его лица, и когда Кир наклоняется, чтобы коснуться губами моего лба, а потом крепко обнять меня и расслабиться так, снова прикрывая веки, мне остается лишь недоуменно хлопать ресницами, потому что… Блин, и это все? Он теперь собирается строить из себя пай-мальчика, когда я ожидала, что теперь-то Кир точно с привычным для себя напором нападет на меня, голодный до секса, которого не было уже месяц. Если только…

– Эй, а у тебя был кто-то после меня? – спрашиваю требовательно. – Тогда, после случая в душе.

– Нет, конечно, – удивленно поднимает он брови.

– Точно? – допытываюсь я. – Даже если это был одноразовый перепихон с незнакомкой, то все равно считается.

– У меня даже одноразового поцелуя не было, ревнивая моя, – довольно улыбается нахал, а потом вдруг напрягается и приподнимается на локте, внимательно глядя на меня, словно пытается прочесть мысли. – А с чего такое пришло тебе в голову, мелочь? Или у тебя самой кто-то был?

– Нет, не был! – шлепаю его по руке. – Я просто так спросила, потому что знаю, какой ты ходок.

– Был ходоком, лет десять назад, – обиженно фыркает он. – Между прочим, я первые полгода после развода вообще ни на кого не смотрел, да и потом, если бы Лана сама не начала проявлять внимание, вряд ли бы вообще начал с ней встречаться.

Упоминание о Лане портит мне все настроение. Это у меня реально никого не было после развода в плане секса, а у него-то с этой Ланой все было. Б-р-р-р! Даже представлять не хочу!

– Мы больше никогда не будем говорить о Лане и вообще вспоминать, что она была! – ставлю ему условие.

– Идет, – соглашается Кир. – И о твоем Володе тоже.

Я утвердительно киваю, малодушно не признаваясь, что с Володей у нас даже близости не было, и мы оба снова расслабляемся. Только больше не обнимается, а лежим, тупо уставившись в потолок и думая каждый о своем. Пока в тишине комнаты отчетливо не раздается голодное урчание его желудка.

– Давай пойдем ужинать, – предлагает Кир, садясь и протягивая мне руку.

Я хватаюсь за нее, давая себя поднять, и туже запахиваю развязавшийся халат.

– В ресторан? – спрашиваю у него. – Так быстрее, чем ждать доставку сюда.

– Давай, – соглашается он и мы расходимся, чтобы переодеться.

* * *

Ужин проходит странно, за неимением другого слова, которым я могу описать происходящее. Мы с Киром не говорим больше на личные темы, он ведет себя так, словно ничего не случилось и честно говоря, я совсем не против. Наоборот, испытываю облегчение, что не нужно заниматься самокопанием и изливать душу.

После того, как счет оплачен, мы выходим на улицу и молча, не договариваясь, не спеша бредем по тропинке, пропустив поворот к нашему коттеджу. Прямо к озеру, огибая его и направляясь в подлесок, подальше от тех, кто расположился на берегу. Уже темнеет, так что мы не заходим далеко, останавливаемся у знакомого дерева – огромного дуба с толстым стволом, на котором когда-то вырезали свои инициалы.

– Думаешь, они еще сохранились? – спрашиваю у Кира и он меня сразу понимает, хотя с тех пор прошло, наверное, лет десять. Мы только начинали встречаться в ту пору и моя идея вырезать инициалы на дереве показалась Киру слишком банальной, но он все равно согласился и сделал основную часть работы перочинным ножиком.

– Давай поищем, – предлагает он.

Включив фонарики на телефонах, мы ищем заключенное в сердечко «К + А» на коре и… не находим.

– Может это не то дерево? – предполагает Кир, видя, как меня это расстроило.

Но мы оба знаем, что это то самое дерево. Других больших дубов тут нет и не было.

– Нет, – качаю головой. – Это оно. Просто наша надпись исчезла. За десять-то лет, что тут удивительного? Пойдем.

Я знаю, что это глупо, но мне почему-то становится очень грустно. Как будто исчезнувшая надпись в очередной раз доказывает, что отношения не вечны. Не наши с Киром.

– Подожди, – останавливает он меня.

А потом достает из кармана перочинный ножик, который когда-то принадлежал его покойному отцу и который Кир носит с собой, как некий талисман, и раскрыв его, начинает делать на дереве новую надпись.

– Что ты делаешь? – не могу сдержать улыбку. Мои губы сами по себе растягиваются от нахлынувших чувств.

– Ага, вот и она! – довольно говорит он, обернувшись ко мне. – Ради этой улыбки я готов вырезать это глупое сердце каждый раз, когда мы будем приезжать сюда.

И он действительно это делает. Вырезает сердце, а в нем наши инициалы, точь в точь, как десять лет назад, если меня не подводит память.

– Кир, – беру его за руку, когда он заканчивает, опуская телефон, которым подсвечивала для него место работы. И просто смотрю на него в сумерках, чувствуя, как трепещет сердце от нахлынувшей нежности.

– Ася, – с ухмылкой передразнивает он, когда я не могу больше ничего произнести, кроме его имени.