Бывшие. Дурман

Мать Яна умела делать больно, но когда пустое сотрясание воздуха перерастало в угрозу, становилось довольно жутко.

После больницы я оказалась на улице. В доме Стембольских мне были больше не рады. Водитель их семьи привез мои вещи, собранные в небольшой чемодан. Внутри к моему небольшому гардеробу прилагалась лишь безымянная записка: «Ушла с тем же, с чем пришла. Остальное отправлено на мусорку».

Боль глухим стуком отдается в сердце при одном лишь воспоминании об этом времени. Сегодня мне необходимо сдать срочный заказ, клиент нетерпелив и очень настойчив, дедлайн установлен на два часа дня. Поэтому пора выдвигаться в сторону дома.

Покидаю группу, не прощаясь. Мама Петьки весьма красноречиво дала понять, что не желает со мной никакого общения. Ну что же, и я себя не на помойке нашла, поэтому молча захлопываю ящик сына и выхожу на улицу.

Ветер обдувает мое лицо, и я на мгновения прикрываю глаза. Стою и наслаждаюсь обыденным. Таким давно забытым. Солнечные лучи пробиваются сквозь пушистые облака, я немного жмурюсь от яркого света.

На территории детского сада довольно миленько. Новые веранды, песочницы – и все на средства главного спонсора в лице Петькиного папы. С одной стороны, хорошо, действительно, какая разница благодаря кому все здесь это появилось, с другой – довольно яркое напоминание о том, кому все теперь обязаны своими голосами. Эффективный способ организации предвыборной кампании. Только в одну нашу группу ходит тридцать детей, на каждого в среднем по одному родителю, а если повезет и два. А если помножить на количество всех групп детского сада, уже приличное нужное большинство.

За всеми этими рассуждениями не замечаю, как довольно быстро преодолеваю путь от детского сада до дома. У подъезда немного медлю. Ищу ключи.

– Здравствуй, Рина, – раздается хриплый баритон… Яна из-за спины.

Руки сразу дрожат. Ключи падают на тротуар. Вот и выполнила срочный заказ, называется. Мало того, что уйти просто нельзя, так еще и мой внешний вид оставляет желать лучшего…

***

«Почему люди такие дураки?» – задаю вполне серьезный вопрос сама себе, пока перед глазами пролетают те воинственные пять лет в одиночестве и материнстве.

Да потому что я и есть одна из них! Та самая дура, что не умеет вовремя выстраивать баррикады. Отгораживаться и вовремя заземляться.

Мой голос дрожит, но я старательно держу тон. Чужой. Отстраненный.

– Приветствую, – безэмоционально проговариваю и разворачиваюсь, окидывая свое прошлое брезгливым взглядом. – В чем дело?

– Не буду повторяться, – принимает мою шпильку равнодушно Ян, а затем продолжает: – Нам надо поговорить. Я настаиваю.

Он прикасается ко мне и берет за запястье, меня словно прошибает током сегодня, как в тот день, когда у нас было первое свидание.

Прикусываю себе язык, чтобы не задать встречный вопрос: «О чем?»

Слишком много подводных камней в нем. Слишком явно можно нарваться на то, что никогда не хотела раскрывать Стембольскому.

– У меня работа. Срочный заказ. Я не могу, – отвечаю на одном дыхании и выкручиваю руку из его крепкого захвата.

– Рин, это не серьезно. По-детски. Не считаешь? – перехватывает снова мою руку и теперь держит крепко.

– Не считаю, – огрызаюсь, а в душе буквально уже ору и пытаюсь сообразить, как от него отделаться.

Потому что я больше не вывезу то, что пришлось мне пережить. Потому что больно вспоминать все эти годы, когда меня уничтожили и мое будущее одним росчерком пера на бумаге. Потому что Сашку, такого замечательного, он не заслуживает, как и его стервозная мамашка.

– Ян, нам нечего обсуждать. Я ни видеть, ни слышать о тебе не хочу.

– Что так? – Стембольский поднимается на одну ступеньку, и наши взгляды скрещиваются, а мне хочется превратиться в лужицу и стечь на тротуар. От того, насколько он близко, от того, насколько аромат его парфюма с древесными нотками меня волнует.

Бежать. Бежать, не оглядываясь.

Желательно переехать! Чтобы никто не смел больше тревожить мое душевное спокойствие, которое я вырвала практически зубами у затейницы судьбы.

– Руку убери, – смотрю так, чтобы ему стало не по себе. – Стембольский, твое время давно прошло. Ты как-то же обходился раньше без бесед со мной?

Вижу, что бесится. А я на волне такой удачи продолжаю наступать и бить наотмашь:

– И не смей сюда приходить. Той меня больше нет. Нет нас. И ничего меня с тобой больше не связывает!

Мысленно представляю, что плюю через левое плечо. Все-таки умение правильно формулировать мысли лишним не бывает. Но сейчас, когда я так расстроена и переживаю, сложно отдавать отчет всем словам, что буквально рвутся наружу.

– А ты изменилась!

В его глазах искрят молнии.

– Учителя хорошие, – и тут меня уже прилично кроет оттого, что я словно героиня мелодрамы и отыгрываю банальную сцену с бывшим.

Он будто читает мои мысли, и на лице расползается довольная и плотоядная улыбка.

– Репетировала? Неплохо, но не верю.

Гад. Нашелся тут Станиславский.

За спиной раздается звук открывающейся подъездной двери и пиликающего домофона. Я здороваюсь с соседкой с пятого этажа.