В полумраке комнаты сложно разобрать эмоции Никиты. Он протягивает руки и берется за мой свитер, медленно тянет его вверх. Я не сопротивляюсь — в этом нет никакого смысла. Он снимает его и отправляет на банкетку.
На мне простой черный лифчик. Без кружев и пуш-апа. Хочется закрыться от Никиты руками или залезть в скафандр, но я выпрямляюсь и опускаю руки вдоль тела. Ник на секунду замирает, его взгляд останавливается на моей груди, и он сглатывает. Да, я знаю, она всегда была у меня немаленькая, а после родов стала еще больше. Опустилась немного, конечно. Но при этом по-прежнему притягивает взгляды.
Никита стоит передо мной лишь в трусах, я вижу его эрекцию. По телу проходит волна дрожи, и я машинально облизываю губы.
Неожиданно Ник опускается передо мной на одно колено. Это очень похоже на эпизод из множества фильмов, когда мужчина встает точно так же и делает предложение руки и сердца.
М-да. Явно не наш случай.
Никита расшнуровывает мои ботинки и по очереди снимает их, оставляя меня в белых носочках. Затем он расстегивает пуговицу на джинсах и тянет их вниз по бедрам, не отрывая взгляда от моего тела. Я могу молиться лишь об одном — чтобы трусики не поехали вниз вместе с тесными джинсами.
Каким-то чудом обыкновенные черные слипы остаются на мне, даруя мнимую защиту.
Никита откидывает джинсы в сторону.
Я вообще не понимаю, зачем он устраивает все это? Показывает, что я полностью в его власти и он реально может делать со мной все, что ему вздумается?
Внутренности скручиваются в жгут, тело деревенеет.
Что же дальше, Никита? Что ты еще выдумаешь?
Он берет мою ступню и бережно снимает носок. Проделывает то же самое со второй ногой. Все это было бы очень трепетно и волнующе, будь мы настоящей парой.
Но мы не являемся таковой.
Никита поднимается на ноги.Я слежу за его движениями и не могу отвести взгляд от его члена, который выглядит так, будто готов к любым приключениям. Впервые за последние несколько минут Ник заглядывает мне в глаза.
— В комнате есть простыня. Можешь обмотаться ей.
Киваю поспешно и тут же направляюсь в комнату. Фадеев перехватывает меня за руку и произносит настойчиво:
— Но под простыней не должно быть ничего.
Ничего. В том числе и моей гордости.
Глава 14
Никита
Когда Инга скрывается в комнате, я наливаю половину стакана вискаря и залпом выпиваю его. Нутро обжигает, из глаз за малым не брызгают слезы. Выдыхаю резко и закусываю сыром.
Тошно от самого себя.
Неважно, чем занимается Инга. Это ее выбор, и не мне ее судить. Максимум, за что я могу обижаться, — ложь и слова о любви. Но мне больше не восемнадцать, и слово «обижаться» теперь отсутствует в моем лексиконе.