Я решила выйти из этих тянущих меня на эмоциональное дно отношений. Так обычно в покере осторожные игроки выходят из игры, когда сильное везенье сменяется тотальной непрухой. В общем, я скинула карты и сказала Моему честно, мол, любовь прошла, смысла дальше продолжать встречаться нет, расходимся. Неделю он не верил этому и просто каждый день делал вид, что я умалишенная, раз такое предлагаю. Диалоги строились по типу псих и психиатр:
– Ты очень хороший. Но нам нужно расстаться!
– Нам? Или тебе?
– Мне… И тебе тоже… ты же это тоже мы…
– Наташ, бред не неси. У тебя че, кто‐то появился?
– Нет.
– Ну, вот когда кто‐то появится, тогда я тебя отпущу. Я же должен тебя передать в надежные руки.
– Я тебе что, щенок что ли, чтобы меня передавать в чьи‐то надежные руки?
– Разговор окончен, слышала? Когда появится новый парень, я уйду!
Я каждый раз медленно впадала в истерику. Как ему было объяснить, что, пока рядом со мной маячит его туловище, облаченное с головы до ног в «Адидас», ко мне во дворе даже время спросить никто не подойдет.
У меня мелькала мысль завести себе фейкового бойфренда, который скажет: «Отпусти Наташу, мы с Наташей хотим быть вместе, вот мои руки, смотрите, какие они очень сильно надежные»… Но мне было страшно. Не за себя. А за жизнь этого смелого вымышленного парня.
Через неделю я просто не открыла Моему дверь. Он орал под окном. К страху добавилось чувство стыда. Потому что он в одночасье перестал звать меня «Моя» и начал звать меня совершенно другими словами. Наутро соседи смотрели на меня очень осуждающе. В этот же вечер все повторилось: ор под окном и угрозы.
Я накинула какое‐то пальто, выбежала во двор и сказала: «Хватит! Я не хочу таких больных отношений, у меня есть другой». И он меня ударил по лицу.
Он меня ударил по лицу. Не избил. Не пинал ногами. Это был один-единственный удар. Я, конечно, для красного словца могла бы раздуть историю, чтобы даже Андрей Малахов воскликнул: «К чертям Шурыгину! Наталья, срочно приезжайте к нам в студию! Самолет вас ждет у подъезда!» Я могла бы придумать, что Мой меня избивал и что он просто зверь. И каждая читательница сразу прониклась бы чувством жалости ко мне. Но он ударил меня всего один раз. Возможно, это была пощечина или хук справа, я не разбираюсь в терминологии бокса. Просто когда семидесятикилограммовый парень отвешивает пощечину сорокакилограммовой девочке – это всегда больше, чем пощечина.
Мою голову по центробежной развернуло вправо так, что я на секунду увидела собственную попу. Кстати, неплохая попа, если откровенно, уж лучше бы он по ней ударил. Я медленно повернула голову обратно и посмотрела ему в глаза. Он молча развернулся и быстрым шагом ушел. И все.
Не было никаких «слезы хлынули градом», не было «он упал на колени и просил прощения», никаких «я прикоснулась рукой к лицу, все лицо горело» – никаких этих киношных телодвижений не было. Был просто удар и все. И звон в правом ухе.
Слух вернулся на следующее утро. Мой не вернулся больше никогда. Сначала мне было некогда горевать: я делала компрессы для уха, пила что‐то от головной боли и капала что‐то от отита. После дня мучений поволокла свое туловище к ЛОРу. Там узнала, что у меня сильный ушиб, и неделю я провалялась на больничном. Было больно. Но не потому, что с парнем рассталась. А потому, что ухо ныло не переставая. И я тоже ныла.
После этой истории, когда какая‐нибудь ванильная барышня пишет печальный пост в инстаграме: «Мне так больно, он разбил мне сердце», я каждый раз думаю: девочка моя, а ухо ни разу не разбивали? Просто вот это действительно больно.
Когда у тебя разбито ухо и когда у тебя «разбито сердце» – это два разных глагола «разбито».
Про разбитое ухо, в отличие от разбитого сердца, нет красивых печальных стихов, нет красивых картинок, вообще ничего нет.
Если у тебя разбито сердце, ты можешь сделать фотосессию, где вся в пледе сидишь на подоконнике, за окном дождь, в руках кружка какао, а в глазах печаль. Если у тебя разбито ухо, то единственное фото, которое ты можешь сделать, – это рентгеновский снимок.
Потом ухо прошло, и я затосковала по Моему. Мои дворовые подруги тоже изрядно переживали за меня, одна из них выдала невероятно мудрую фразу: «Бьет, значит любит. Натуся, он боялся тебя потерять, поэтому ударил. Думаю, ты упустила свою настоящую любовь…» Я всерьез переживала и думала: надо его вернуть. Но он пропал. Сотовых телефонов тогда не было, а домашний оказался отключен. Кто‐то рассказывал, что он уехал к родственникам в Екатеринбург.