Бывшие в падении

Я подтянулась повыше и коснулась пальцами его губ. Поль не сомкнул их, с прищуром следя за каждым моим движением. Не знаю, откуда пришло это странное, ужасно сексуальное желание трогать его губы, но с каждым новым движением я все больше хотела повторить то, что случилось в этой постели с полчаса назад. Тело стало тяжелым, чужим, непослушным. И руки, сомкнувшиеся на моей талии, подсказали, что мое состояние не явилось для Кифера тайной.

Мне нравилось то, что теперь я чувствовала Поля по-другому. Я его понимала. Раньше – нет. Да, я испытывала с ним в постели удовольствие, но какое-то неправильное. Стыдное, чуждое. Я была слишком мала, чтобы принять наши отношения со всеми их аспектами. Восемнадцать на бумаге и четырнадцать-пятнадцать в голове. Возраст, на котором я застряла, когда отец бросил маму. Возраст, на котором я застряла, когда поняла, почему он ее бросил.

Психоаналитик из клиники не успел разобраться во всех моих проблемах, но причину, по которой со мной случилась болезнь, вывел тотчас. Очень стыдную причину, о которой я предпочитаю не вспоминать, потому что… потому что осуждала себя за это сильнее, чем за что-либо другое.

В тот момент, когда отец бросил нас разбираться с проблемами, мы с Рамилем повели себя каждый по-своему, но оба в попытках привлечь его внимание, вернуть в семью. Брат начал драться, красть и дерзить. Я перестала есть. Вот почему я каждый раз, пусть и ломалась, продолжала встречаться с отцом в Петербурге во время ненавистных ужинов в ресторанах. Я подсознательно надеялась, что уж на этот раз он обязательно заметит, в каком я виде, и скажет: «Дочка, что ты творишь? Собирай свои вещи, мы возвращаемся в Казань! Я не допущу, чтобы ты себя убивала». А в итоге, когда я почти преуспела, он бросил меня в клинике, швырнув деньги, как кость собаке. И сказал, что не хочет больше знать. Я поначалу убеждала себя, что дело в моей беременности, но Нестеров в ответ на это лишь фыркнул: отец бы в любом случае меня бросил. Он общался со мной только потому, что я ни к чему его не принуждала. А как только почувствовал опасность – сразу рванул в кусты. Это его привычная модель поведения. Мой отец – ни на что не способный слабак, ищущий стержень в других и восхищающийся силой. Силой, которая, по его мнению, есть синоним успеха.

Я все это знаю, я больше не привязана к отцу. Этот вопрос проработан. Но анорексия пустила глубокие корни, и триггеров для ее запуска хватает. Один из них – Поль Кифер. Мне никогда не становилось хуже, чем рядом с ним. Но ведь сейчас я другая, я по-настоящему хочу его и больше не считаю идеальным. А значит, не нужно быть идеальной и мне.

Я тянулась к его губам, цепляясь за эту мысль всеми силами. Все будет хорошо, я – другая. И он тоже другой. Все может быть по-другому.

И тут я замерла.

– Блин… – пискнула, обмерев и мигом выпадая из образа спокойной, повзрослевшей девушки. – Блин!

– Что? – подчеркнуто терпеливо спросил Поль.

– У меня в квартире девчонки. У них нет ключей, они даже уйти не могут… Завтра на репетицию, им нужно домой и выспаться. Я должна ехать.

Не знаю, что шокировало Кифера больше: облом или то, что я его отшила, но он вызвался меня подвезти. И… как же это было приятно!

77

Бедная Эви. Пока Света от скуки убирала со стола, перемывала за нами посуду и даже наполняла солонку, до которой у меня никак не доходили руки, наиболее беззаботная из подружек сладко посапывала на диване. Ну а поскольку в квартире-студии особо не спрячешься, проснувшись, она первым делом увидела Кифера. Взвизгнула, заметно позеленела. Попыталась съязвить что-то вроде «И хватает же совести некоторым!», но получила вполне ожидаемый ответ о том, что чья бы корова мычала, стушевалась и начала спешно собирать собственные вещи. Это заняло преступно много времени. Я часто думала о том, что нехорошо так говорить, но Эви как сорняк: если уж попала – не выкорчуешь. Другое дело, что выкорчевывать Эви я не считала нужным. Она меня устраивала такой – с вечным бардаком вокруг.

Собираясь, подруга бормотала при этом что-то вроде «Больше меня сюда никакой вкуснятиной не заманишь», а я… я словно замерла в попытках сопоставить две эти части своей жизни. И они не склеивались. Или не склеивались пока.

Девчонки недолюбливали Поля, Поль же в принципе держит дистанцию в километр, если не сказать, что относился с презрением. Исконно французское превосходство над бренным миром. В общем, как только он попал в мою квартиру, подруги спешно и молча собрались и уехали без вопросов или хотя бы комментариев. Я чувствовала, что в театре они меня покусают, но это будет завтра, а пока с «сегодня» бы разобраться.

Пока я складывала остывшие контейнеры с едой в холодильник, Кифер стоял рядом, опираясь рукой о кухонную тумбу, и осматривался. Иногда наблюдал за мной. Молчал. А я не могла поверить в происходящее. Косилась в его сторону и немножко млела. Потому что Поль Кифер всегда был моим любимым произведением искусства.

– Я научилась прилично готовить, – попыталась я завязать разговор, в очередной раз нарвавшись на ответный взгляд.