Бывшие. Вспомни о нас

Спустя несколько минут ожиданий передо мной появляется новый бокал, наполненный вином богатого рубинового цвета.

Я делаю глоток и, не выпуская тонкую ножку из пальцев, откидываюсь на спинку стула.

– Думаю, я тоже имею право поинтересоваться твоей… – пожимаю плечом, – новой жизнью.

Глеб промакивает рот салфеткой и озадаченно поджимает губы.

– Я, может, и потерял память, Лена, – он делает глоток воды и теперь, полностью удовлетворенный, подражает моей позе, указывая стаканом воды на меня, – но тот факт, что ты со мной была не до конца искренней, способен различить. – Глеб расчетливо прищуривается. – Не ожидай от меня излишних откровений. Я не лезу в чужую душу, если мне там не рады. И, если я не стал настаивать, это не значит, что я принял то, что ты бросила мне как подачку. Ты первая провела между нами границу. Так что теперь не переступай ее сама.

Разозлившись на его тон, я тяжело выдыхаю и делаю большой глоток вина.

– Слово свое я сдержу, – продолжает он бесстрастно. – Вас с сыном никто не тронет.

Я борюсь с закипающим раздражением, прежде чем проигрываю ему.

– Границу переступил ты, когда вернулся. – Я поднимаюсь из-за стола, затем лезу в сумочку и достаю наличные, бросая их на стол. – Надеюсь, это наша последняя встреча. Хорошего вечера. Думаю, найти другую компанию тебе не составит труда.

С этими словами я разворачиваюсь и бросаюсь на выход. К черту все это.

Не он это.

Чужой.

Не родной.

Забудь, Лена! Стас прав. Ничего хорошего не выйдет.

И нет, я не жалею о том, что не была честна до конца.

Просто потому, что этот человек совершенно не тот, кого я оплакивала столько лет.

Задыхаясь, я вырываюсь под крупные капли дождя, запоздало вспомнив о зонтике. Да и плевать.

Запрокидываю голову и подставляю лицо ливню в надежде, что холод капель охладит мою кровь. И скроет слезы, которые у меня нет сил сдерживать.

Дура.

Зачем вообще позвонила ему?

Судорожный вздох поднимает мою грудь, и я прикрываю глаза, почувствовав позади себя тепло пиджака, который приятной тяжестью падает на мои плечи. С такой же тяжестью опускается в мои легкие тропический аромат мужского одеколона.

– Я довезу тебя до дома.

Уходи.

Убирайся!

Из моей головы, из жизни! Из сердца!

Но я ничего не говорю, вместо этого молча срываюсь с места, желая забыть об этом дне, как о страшном сне. Желая забыть о его возвращении и холоде.

Вот только не всегда наши желания нам подвластны.

– И все же. – Я резко останавливаюсь и оборачиваюсь, но никак не ожидаю, что врежусь в грудь преследующего меня Глеба.

Оступившись, я теряю равновесие, однако Глеб ловит меня, осторожно обхватывая мои плечи и чуть отстраняя от себя.

– И все же? – Он вскидывает бровь, глядя на меня с хмурым выражением лица, по которому точно по граниту стекают острые капли.

Я вскидываю голову с вызовом, надеясь казаться сильнее, но как же мне надоела эта чертова сила. Хочу к нему. Чтобы он был моей силой. Чтобы, когда я падала, он ловил меня, как сейчас. Как я мечтала все эти годы.

– Все это… так… странно. – Я тоже хмурюсь и, наплевав на все, касаюсь ладонью его грубой от щетины и мокрой от дождя щеки. – Ты здесь. Вроде бы все тот же, но в тоже время такой чужой.

Пальцы Глеба грубее впиваются в мои плечи, и он припечатывает жестким голосом:

– Так помоги мне вспомнить. – Он слегка встряхивает меня. – Я вернулся сюда в надежде, что ты мне поможешь, Лена. Но я, блядь, не знаю, как вести себя с тобой. Потому что тебя ни черта нет в моей голове. И я не помню, каким был с тобой. – Глеб стискивает челюсти, не выпуская мои плечи из сильных рук. – Но мне важно вспомнить все. Важно, черт возьми!

Я открываю и закрываю рот, ошеломленная его напором.

Дождь льет стеной, и, кажется, мы оба задыхаемся, стоя под холодным потоком. Но не от воды, а от слов, которые он вонзил в меня отравленными копьями.

Последнее, чему я отдаю отчет, так это тому, как комкаю на его груди промокший бадлон и, дернув к себе, целую.

Я целую неподвижные мужественные губы Глеба в надежде, что они ответят мне взаимностью, но они остаются холодными и напряженными, как и их бесчувственный хозяин.

Идиотка. Неужели я рассчитывала, что смогу все исправить поцелуем?

Господи, да что со мной?

Глаза вновь обжигает волна подступающих слез, и, зажмурившись, я отстраняюсь от Глеба, сжимая дрожащими пальцами его бадлон крепче.

А потом просто беру и бью по его твердой груди кулаками, выдыхая сквозь стиснутые зубы: