Бывший

В конце концов, что он терял? Она — подстава Краузе? Хотят узнать подноготную? Не похоже. Таким способом ничего не узнать. Но — допустим. Так ведь им сказал все или почти все, скажет и этой, пистолет — в кармане и, если что — какая разница? Часом позже, часом раньше… А вдруг она станет союзником? Он начал рассказывать, это длилось не более, пяти минут, он заметил по стенным часам. Когда закончил, перехватил ее взгляд: она смотрела на фотографию.

— Муж?

— Мне совет ваш нужен… — Она справилась с волнением и продолжала: — Тут — до вас еще явился… белокурый… Здравствуйте, то се, подает письмо. Читайте… — Она расстегнула верхнюю пуговицу платья и протянула сложенный вчетверо листок.

«Фисочка, я, сама понимаешь — где, так получилось. Помоги подателю сего. Умоляю, потому что очень хочу с тобой свидеться. Любящий тебя Вик», — Корочкин положил письмо на стол. Что ж, все яснее ясного…

— Я поначалу растерялась, не поняла. Так он мне объяснил… Муж для меня — все! Понимаете? Вы не думайте, Вик в плен не сдавался. Он за десять дней до войны уехал в Германию, на стажировку, он врач!

— Не нужно оправдываться, — как можно мягче произнес Корочкин. — Я вам не судья.

— Я себе судья, — сказала она твердо. — Не время теперь причины искать и слова произносить, но я другой раз глядела на себя как бы со стороны и в изумление приходила: училась вроде как все, пионеркой была как все, и в комсомол вступила как многие, и работой общественной занималась, сколько раз аплодировали, в президиум избирали, а видите, как повернулось…

— Анфиса, я ведь сказал вам, что пятнадцать лет в тюрьме сидел, как мне разобраться? Ну и, кроме того… — Он помолчал. — Я ведь с ними… пришел.

Она взглянула на него, словно на стенку налетела:

— Извините, я как-то в толк не взяла… Вот второе письмо. Его уже эти принесли, — она вынула из-за отворота платья еще один мятый листок. «Анфиса, счастье мое, — прочитал Корочкин, — твое письмо получил, у меня все в порядке, не подведи, надеюсь на скорую встречу, целую, Вик». Он поднял глаза, Анфиса смотрела с нервным ожиданием, лицо у нее пошло красными пятнами.

— Любите его… — Он возвратил письмо и пожал плечами: — За что?

— Бог с вами… — растерялась она. — Разве любят… за что?

— Врач должен возвращать в строй раненых солдат, — тихо сказал Корочкин. — Или уж во всяком случае — не помогать…

У нее сузились зрачки.

— Вы не знаете… — прошипела она, как ощерившаяся кошка, — вы сами, сами!

— Да, — кивнул он, — я еще хуже. Только разница есть: большевики — мои заклятые враги, и я им не присягал!

Она сникла, съежилась, сказала сухо:

— Вы еще в предательстве оттенки находите… Бросьте. Предатель и есть предатель.

— Я не предатель. Я враг, — сказал он еще тверже. Сказал и подумал, что даже если и есть в этих словах правда, то только теоретически. Потому что практически все эти умственные построения не имеют больше никакого значения… — Я вам вот что скажу: эти письма «Вик» написал все одновременно и под диктовку. В том смысле, что они ему идею продиктовали. Я так думаю, что он, написав в первом письме «Фисочка», а во втором «Анфиса», надеялся, что вы догадаетесь…

— О… чем?

— О том, что его больше нет на свете. — Он увидел, как она покачнулась, и понял, что переборщил. — Я воды принесу…

— Ничего… — она выпрямилась. — Так что им было нужно?

Он приоткрыл дверь и убедившись, что немец продолжает спать, вернулся к столу.

— Им дом ваш был нужен, вот и все… А мужа вашего они сразу… в первый же день. А это вам еще долго приносить будут… — он подвинул к ней листок. — Их там много запасено…

Она тупо посмотрела на него, вынула и положила рядом с первым второе письмо. Сказала, едва ворочая языком:

— Наверное… вы… правы…

— Анфиса, я одно дело задумал… — Он пожал плечами: — Вы, конечно, можете отказаться, это ваше право, и я не настаиваю…

— Что, пойти заявить? — спросила она нервно. — Это?

Он пожал плечами:

— Препятствовать не стану, но вам придется отвечать, подумайте… Это ведь лет десять, не меньше.

— Мне все равно.

— Как знаете… Но вот мой довод: меня арестуют, и я не смогу наказать мерзавца, повинного… Во многом повинного, верьте мне на слово.

— Его накажут без вас.

— Не найдут. А я встречи с ним ждал двадцать лет. Из них пятнадцать — в тюрьме.

— Господи, — сказала она. — Люди умирают, а вы? О чем вы?

— О том, Анфиса, что каждый может только то, что может… Если вы решитесь помочь мне, я хотел бы, чтобы вы сделали это обдуманно. — Он встретился с нею глазами: — Трудное нам предстоит. Может, вы не захотите или не сможете, а мне одному не справиться…

— Есть у вас… тайничок… — задумчиво сказала она.

Вот она, красная черта, он приблизился к ней вплотную.

— Нужны две вещи — сильно действующее вещество и лопата.

Она не спросила объяснений, и он понял, что та внутренняя связь, которая начала устанавливаться между ними с первой минуты — сейчас он был абсолютно в этом уверен, — не требует никаких слов. Молча ушла, в соседнюю комнату и тут же возвратилась с темной аптечной банкой в руках.