Бывший Булка и его дочь

Почти тут же просвистел снежок и с коротким шипением зарылся в снег, словно пушечное ядро. "Вам же хуже!" – подумала Лида. Она отыскала этот снежок, уже облипший, ставший не круглым, а каким-то плоским и странным. Вся вытянулась, стала на цыпочки, сколько позволяли валенки, и положила снежок на голову снежной бабе.

– Севка! Мне нужны ветки для рук и для носа.

Лида смотрела, как он побежал исполнять её приказание – весело, косолапо переваливаясь по снегу, и сердце её готово было разорваться от радости.

Он приволок из-за дома веток – яблоневых и ещё каких-то. Из тех, что обычно срезают садоводы и выкидывают подальше или сжигают, иначе в таких кучах могут завестись разные вредители. Так говорили им на ботанике и так, наверное, делают все. Да только не Севкины родители. Такие уж они люди – беззаботные, что ли. И Севка, между прочим, тоже ужасно из их породы.

– Привет, Лида! – улыбаясь, он протянул ей руку.

– Привет, Сева, – и Лида тоже протянула ему руку.

Всё замерло на секунду.

– Очень рада вас видеть, Сева!

– И я вас, Лида! – он сжал её ладонь и тряхнул. Будто правда здоровался.

Дотрагиваться друг до друга они научились примерно через месяц после своего знакомства. Причём дотрагивание это всегда получалось как бы в шутку. То вдруг начнут здороваться ни с того ни с сего, то Лида, например, возьмёт да и шлёпнет его по горбу. Севка: "За что?!" А сам рад.

Или он пальцем пишет что-нибудь у неё по рукаву платья. А потом Лида. И кто больше угадает слов… Какие там угадки! Вот и сейчас приходилось говорить всякую ерунду и трясти Севкину руку. Наверно, глупо выглядело. Ведь они были совершенно одни на этой улице, а то и во всём этом дачном посёлке. Для кого уж тут спектакли разыгрывать.

Но может, и не глупо. Не глупо! Пусть они были здесь одни, и никто их не видел. Но они сами видели себя!

И я думаю, очень хорошо, если б все мы умели это делать.

* * *

В очереди девятнадцать человек (он сам двадцатый), минут по пять на каждого надо. Значит, полтора часа вынь да положь! Но дело шло, оказывается, быстрее: три минуты -готово, три минуты – готово.

Установив всё это, Бывший Булка опять нахохлился, как почти все в этой очереди, сунул руки в карманы… И невольно прижатым локтем дотронулся до того места на правом боку, до той чёртовой штуки, спрятанной сейчас под майкой, под рубашкой, под пиджаком.

Это называется в простой жизни родимым пятном. Сидело оно и сидело на коже – Бывший Булка внимания не обращал.

Но после Азовского вдруг заметил: словно бы оно ему стало мешать, словно бы изнутри налилось каким-то жиром. Нет, не жиром – потвёрже.

Дня два он боялся, аккуратно мял чёрную штуку и ощупывал. Она была с пятак и заметно бугрилась. "Ещё намну! – подумал он. – Не болит ведь? Не болит!" И отшутился: "Брюхо лопнет – наплевать. Под рубахой не видать!"

А тут работа как всегда, станок, сентябрь – конец квартала… Экспериментальный цех – не шутки!

А там орден – по итогам трёх лет десятой пятилетки и в связи с двадцатилетием работы на заводе… Елки-палки! Двадцать лет отгрохал!

Успенский, начальник цеха, бежит:

"Слышь, Коля! Всё верняк, из парткома звонили – орден!"

"Кому?" – Булка стал растерянно вытирать руки ветошью.

"Пушкину!" – засмеялся Успенский.

Ни Маринке, ни тем более Лидке о том чёрном бугре он не говорил. Да и сам-то забыл: орден! Вы понимаете это? Орден!

Однако не забыл. Каждый раз в ванной это место проходил мочалочкой осторожно. А в метро и троллейбусе охранял "пятак" чуть оттопыренным локтем.

И так прожил ещё полгода.

Однажды, уже в конце февраля, он проснулся среди ночи… Как сперва подумал, от нехорошего сна. Ему приснился Володя Терешков, школьный его друг, убитый одним подонком. "На боевом посту погиб наш товарищ, Владимир Владимирович Терешков" – так говорили на панихиде.

Пьяный… да, просто пьяный мужик избил жену, избил соседа, а когда вызвали милицию, заперся в квартире и закричал:

"Не подходите, буду стрелять! Двустволка в руках!"

Соответственно ЧП – двор оцепили.

Надо обезвреживать. А как?

Квартира эта была на первом этаже. Володя Терешков говорит: "Вы его отвлеките на окно, а я дверь вышибу".

И вот Бывшему Булке приснилось, будто бы это не Володя стоит перед той запертой дверью, а он сам… Ему старшина говорит: "Дайте я, товарищ капитан". А Бывший Булка: "Да ну, потом за тебя отвечать!" (это действительно были последние Володины слова). И тут он, став Володей Терешковым, разбежался, подпрыгнул и по всем правилам карате ударил пятками в дверь, вышиб её… И упал…

Один ствол у того подонка был заряжен крупной дробью, картечью, в другом был жакан – такой свинцовый шарик вроде лесного ореха.

Вот и всё, собственно. А умер Володя, говорят, часа через два. На операционном столе. Он был удивительно здоровый мужик. Но это уж теперь не имеет значения.

Бывшему Булке снилось, будто он упал и лежит, чувствуя в себе страшную боль от пули. И проснулся… Господи ты боже мой!

Лёг на спину. Будильник показывал полчетвёртого утра. Плохое время для просыпания – можно и совсем не уснуть.

Он вспомнил Володю и разные их школьные дела, стал потихоньку успокаиваться.