Бывший Булка и его дочь

Надя позвонила ей: давай повидаемся. А Лиде – ну так не с руки, прямо до ужаса: контрольная по-французскому, и батянька может позвонить, и Севка может позвонить. Но когда два раза отказываешься, в третий – невозможно! А Надя, наверно, почувствовала её голос такой сомневающийся. Конечно, почувствовала! И вот теперь между ними была эта неловкость.

– Лид, ты можешь ненадолго, да?.. Ну, можешь часа на полтора? – Народ на улице Горького, как всегда, валом валил. Надя взяла её под руку. – У твоего папы как дела? Ты, Лид, если можно, передавай ему от меня привет.

"Милая моя Надя! Как просто дружить: Севка, ты, я. А получается – невозможно!

Ты сама же видишь… И эти недомолвки раз за разом -про Севку, про Севку. Как будто его на свете не существует. А он-то существует! Только ты не думай, что я тебя предаю под благовидным предлогом. Я тебя, Надь, в том-то и дело, что очень люблю!.." Она оглянулась на свою мысленную речь. "Видишь, как я говорить научилась: стройно, логично. Ты так говоришь, и я так говорю. Надя!" Они уже дошли до Советской площади, до Моссовета. Впереди хорошо было видно огромное низкое блюдо – Манежная площадь, и сразу за ней тот холм, крутой и весь одетый в камень, на котором стоит Кремль. "Надя! Я с тобой буду дружить сколько смогу, и потом, Надь, я тебя никогда не забуду!"

Она повернулась к подруге. Надя, оказывается, уже давно смотрела на неё:

– Лидка, ты меня не слушаешь… Ты меня совсем разлюбила, Лид?

* * *

Он выздоравливал, да. Он набирался сил, и притом быстро. Болезнь делает человека беспомощным, похожим на маленького ребёнка. Теперь Бывший Булка как бы снова взрослел.

Он не любил переедать. Сейчас у него был волчий аппетит. Причём не только к обедам-завтракам-ужинам – к солнцу, воздуху, к Маринке и Лидке.

Целыми днями его не покидало ощущение счастья. Бывший Булка хорошо знал это чувство, оно возникало у него в субботу утром, когда ещё всё впереди, когда ещё можно строить бог знает какие планы и знать: времени хватит на любой.

Он давно уже не выходил на улицу и, смотрясь во время бритья в зеркало, понимал, что выглядит неблестяще. Но не боялся этого, чувствовал: в нём нарастает здоровье, как за окном, в природе, всё более нарастала весна.

Приходили Маринка и Лидка. В новой палате Бывший Булка стал чемпионом по посещаемости, ему даже было неловко.

Лидка немножечко как-то присмирела. Теперь в их семейных отношениях снова царствовала Маринка. Стесняясь, но придавая своему голосу всю возможную взрослость, она говорила Лидочке:

– Ступай, у тебя ведь ещё уроки. А я с папой побуду…

И Лида, тоже до ужаса взрослая, вставала через несколько минут, никак внешне себя не выдавая. Только движения её становились более резкими и подчёркнутыми. Она уходила на тонких своих складненьких ножках. И у Бывшего Булки не было сил остановить её. Хотелось побыть с Маринкой наедине. Кто же мог заменить её? Да никто!.. Как и Лиду, конечно.

– Коля… Я, наверное, должна объясниться… – Голос её неожиданно падал, она быстро промокала слезу в уголке глаза – и театрально, и очень естественно, как умела одна только она, Маринка. – Я обязана…

Он отрицательно качал головой. Ему не хотелось ни говорить о том времени, ни вообще помнить его. То время осталось в прошлом, навсегда отчёркнутое резкой полосой операции.

* * *

В эти же дни "весенней субботы" произошло у него два расставания. Выписывался Старик, а несколькими днями позже выписался Снегирёв.

После операции Бывший Булка, конечно, виделся с ними, но это уж было не то. Да и как иначе: раньше жили в одной палате, теперь лишь заходили друг к другу. И разговоры получались уже какие-то куцые. Снегирь не откровенничал больше и не бранился налево и направо, Старик в основном помалкивал.

И вдруг он явился сам – без Снегиря, без приглашения. Торопливой, такой несвойственной для него походкой приблизился к Бывшему Булке, протянул руку. Да вспомнил, что правую-то не годится (у Бывшего Булки она всё ещё была прибинтована к телу). Протянул левую – выходило неестественно. Ах ты господи!.. Схватил своей правой левую Булкину:

– Меня выписывают, Николай Петрович! Говорят, здоров!

Тут и Булка начал трясти его руку.

– Вы подумайте, дорогой мой, я второй раз здесь, а ножа близко не видел – всё на лекарствах! Доктор говорит: "Теперь до ста лет доживёте!" А я, извините, совсем умирать не собираюсь! – И, застеснявшись, рассмеялся…

После, на осмотре, Бывший Булка сказал Павлу, что вот, мол, о ком диссертацию-то писать.

– В цирке – да, можно его показывать! – резко ответил Павел. – А в диссертации – не поверят.

– Так чего не поверят! Факт!

– Скажут: значит, не злокачественная… Да-с… – Он нахмурился. – А ведь секрет прост. У этого деда исключительная сила духа. Вам бы, молодым, поучиться!

Так говорил он, хотя сам вряд ли был старше Бывшего Булки.

А ещё через два дня пришёл прощаться Снегирь. Он был уже в нормальном человеческом платье и оттого не походил на самого себя.

– Выписываюсь по собственному желанию. Так что будь здоров, дорогуша!

– И ты будь здоров, Снегирь.