Бывший моей соперницы

— Во-о-от так, девочка… Да… А теперь вкрути штопор в пробку.

Любуюсь тем, как подрагивают тонкие руки. Её мандраж мне передаётся, теперь обоих долбит дрожью как от конкретного прихода. Задница у Надьки — отпад, одно удовольствие упираться в неё гудящим членом. С трудом сдерживаюсь, чтобы не начать хозяйничать под просторной майкой. Рано. Пульсация в нижней губе напоминает, что хорошо бы не гнать лошадей. У нас вся ночь впереди.

Дыхание шумно срывается, сбивая её ещё больше.

— Мне будет проще, если ты отодвинешься! — начинает она беситься.

— Чушь какая. — Вжимаюсь в неё теснее и смыкаю руки на плоском животе, чтобы не вырвалась. — Расслабься, сказал. Что ты как пружина?

— Не получается. Ты мне мешаешь! — психует Надька, но сразу же сбавляет гонор, когда я предупреждающе ныряю кончиками пальцев под пояс шорт. — Лучше помоги выложить остальное. Пожалуйста!

Остальное — это сырная нарезка, купленная в какой-то местной забегаловке, морепродукты и персики. Махом вываливаю всё в одну кучу на стол. Честно говоря, брал что попало, чисто для отвода глаз. Перекусить я где угодно мог.

— Не надо гнуть штопор, вкручивай до самого конца, чтоб пробка не развалилась. Теперь тяни. Вот так, да… Умничка… — на последнем слове голос садится до хрипа. Мы одни в доме. В нос бьёт запах вина, и я дурею от горячих фантазий. Становится жарко. — Во-о-от, теперь отпей. Я угадал с выбором?

Знаю, что в любом случае угадал. Она сейчас едва ли вкус почувствует.

— Не буду! — в задушенном шёпоте улавливается паника.

— Чуть-чуть, — пока ещё уговариваю, цепляя щетиной светлые волосы. Мне всё равно, до какой кондиции её нужно напоить, чтоб усыпить зануду, которой, как я выяснил, Надя не является.

Она резко разворачивается, задирая подбородок.

— Марк, перестань, — хлещет по мне сердитым тоном. — Неужели непонятно, что тебе здесь не рады?

Меня дёргает от какого-то жгущего чувства, которое не получается чётко осознать.

— Ты как-то чересчур невнятно выражаешь недовольство.

Тяжело дыша, смотрю в захмелевшие глаза Нади. А она — в мои. И мне уже не выплыть из этого дурмана, не встряхнуться…

— Марк, вчерашняя ночь была ошибкой, которую я повторять не собираюсь, — шепчет с вымученным укором. — Второй раз я столько не выпью.

— Рассказывай это кому-нибудь другому. Твоему телу я доверяю больше, — оскаливаюсь, ловко сдирая с ошалевшей Фиалки майку. Она только и успевает возмущённо зашипеть, складывая руки на груди крест-накрест. — Не закрывайся, — приказываю, отбрасывая ненавистную тряпку себе за спину.

— Выметайся, Ремизов…

— Откройся, — повторяю медленно и с нажимом.

Она роняет руки плетьми, дрожит как осиновый лист. Но взгляд уже плывёт. За торопливо опущенными ресницами тлеет покорное разрешение брать её, как захочу и насколько хватит запала.

— Иди к чёрту, урод.

Смеюсь ей в лицо. Смеюсь в голос, чтобы она понимала, насколько неубедительно звучит.

— Врёшь ты, Надька, много. Но бездарно. Ты ведь дрожишь не от страха сейчас… Не от брезгливости… Так почему я не могу взять тебя снова?

— Прежде чем что-то брать, покажи, что взял презервативы.

Я безуспешно напрягаю растёкшиеся мозги.

А я их покупал? Не помню… Дело дрянь!

Но тело несговорчивой злючки, продолжающей даже полуголой смотреть на меня волком, слишком охренительно, чтоб их отсутствие стало аргументом.

— У меня нормальная реакция, — заверяю развязно, на ощупь начиная расстёгивать пуговицы на своей рубашке.

Пусть бесится. Это она от упрямства.

Ещё немного и продавлю.

— В каком месте нормальная? Ты еле на ногах стоишь! — Надя проявляет неожиданную прыть и, пользуясь, заминкой, толкает меня в грудь. — Прекрати... Я тебя не звала, слышишь? Проваливай или я закричу.

Мне хочется нагнуть её над столом. Жуть, как хочется. Но я не могу.

Одно выводить её на эмоции: возбуждать, дразнить, обламывать, и совсем другое — доводить до жести. Край, на котором мы балансируем слишком скользкий, один неосторожный шаг и привет обитателям дна.

Надька добегает до двери, когда я перехватываю её за руку и крепко прижимаю к себе.

— Будут тебе презервативы, — цежу сквозь зубы. Зависаю взглядом на приоткрытых губах.

Смотрю… Смотрю… И вижу же, что саму аж шатает, так хочется. Но целовать не рискую.

Меня же потом и под дулом отсюда не сдвинешь.

Чёртова истеричка…

Резко отрываю её от себя и выхожу в трезвящую прохладу ночи. За спиной незамедлительно щёлкает замок. Один… Второй…

Вот, значит, как, Надюш? Запираешься на все какие есть засовы?

С полчаса пинаю тополиный пух, с ненавистью глядя на все попадающиеся по пути аптеки. Вот это да. Вот это я повёлся! Кинула как лоха!

Фиалка, несмотря на цвет волос, совсем не дура. Со мной упрямством, конечно, не потягается, но в целом держится вполне достойно. Сумела подловить как школьника!

Череп раскалывается. В паху всё чугуном звенит и ломит. Расслабился, называется!

И с концами уйти упрямство не позволяет, и что сказать не знаю в своё оправдание. Что я скажу? Что мне крышу рвёт уже сутки, или сколько мы там с ней знакомы? Что мне стыдно за своё поведение? Так мне не стыдно. Максимум стрёмно, что позволил себя облапошить.