Бывший моей соперницы

Я не знаю, что сказать, но по спине у меня идёт волна дрожи, когда Надя ласково обводит кончиками пальцев линию моей челюсти. Меня топит в нежности и ещё ярче точит чувство вины.

— Я не спал, — отвечаю глухо. — Не наговаривай на себя, сюрприз получился… отменный.

Это даже не бумеранг, это… охренеть, как меня судьба поимела!

Я поднимаю взгляд и обжигаюсь слепящим, таким обезоруживающим своей искренностью восторгом, сияющим в её глазах.

И вот её я должен разочаровать?

— Проходи, — я не хочу врать. Не могу. Мерзко с этого начинать.

Забираю у Нади сумку и завожу её в первую же открытую дверь, параллельно пытаясь придумать, как грамотно выйти из ситуации. В мыслях навязчиво крутятся мои же слова про то, что она не будет вечно прощать…

Мне повезло. Реально повезло выторговать не только прощение, но и солидный аванс — Надя сделала то, чего не стала делать ради Солнцева: приехала за мной в чужой город, оставив дом, семью, подругу, оставив всё, чем жила до нашего знакомства… И тут такая хрень…

Упираюсь кулаком в стену и прижимаюсь к нему влажным от холодного пота лбом, удерживая Надю перед собой. В этот момент я так всепоглощающе счастлив, что даже физически не смогу отпустить её. Дышу её одуряющим запахом, тону в податливости её потрясающего тела и до озноба, до ледяного ужаса боюсь представить, как проявит себя её дурной характер, когда Надя поймёт, что мы в квартире не одни.

— Марк, подожди… — Она с улыбкой пытается выскользнуть из моих объятий. — Мне нужно на кухню. Я не знала твоих предпочтений и купила мороженое. Растает же, жалко…

— Я люблю тебя, — выпаливаю и сразу же запечатываю ртом её губы, впервые целуя кого-либо так крепко и отчаянно.

— Ну ты и засранец, Марик! — врывается вспышкой в мой затуманенный мозг. — Я к тебе пришла за помощью как к человеку, вывалила все женские секреты по дружбе, а ты… Ты… Ты даже не гей!

Тишина в комнате звенит как стеклянные осколки после взрыва.

В ярком свете, льющимся из окна, лицо Нади белое как воск. Смотрю и чувствую, как у меня самого кровь резко отливает вниз. Кажется, тело выше солнечного сплетения немеет полностью.

— Да с хрена ли я должен быть геем?! — рычу, едва ворочая языком. — Когда я такое говорил?!

Произношу и сразу вспоминаю. А ведь, и правда, говорил что-то такое…

— Итак, девушки у тебя нет?

— Нет. Но это не значит, что она мне нужна, понятно?

Вспоминаю и понимаю, что если Женька повторит при ней мои слова про «нет и не нужна», то обивать пороги Нади придётся ещё долго.

И снова я стою прибитый, не зная, что предпринять. Та моя часть, что устала оправдываться — говорит слать всех лесом во главе с их охрененно объективными выводами! Однако есть и другая часть, та, что хочет пробиться сквозь барьер недоверия, пусть потрёпанным, но дышащим полной грудью. И она заставляет меня прижимать к себе Надю, как последний баллон с кислородом в затонувшей субмарине.

— Вот значит как, Ремизов... — растерянно шепчет Надя, и я вижу словно наяву, как она хлопает дверью уходя. Преданная очередным мудаком.

— Именно так, — вклинивается Женя, от присутствия которой я бы и рад поскорее избавиться, но для этого придётся отпустить свою Фиалку, а так рисковать я сейчас не готов. — Знаешь, сколько баб на него вешается? Хоть на одну бы посмотрел! И, главное — свою принадлежность к вражеской лиге не отрицает. Значит так, Марик. Письмо Патрику я как-нибудь сама состряпаю. Переводчик мне в помощь. Пусть Маяковского переваривает. Всё. Адьёс!

Глазам своим не верю, когда она мне подмигивает в конце тирады, но уходит, слава богу.

— Дай пройти, — как-то отстранённо просит Надя.

— Куда? — рявкаю невольно, перехватывая её за запястье.

Она с удивлением оборачивается, долго смотрит на мою руку, затем на меня.

— На кухню, — отвечает серьёзно. — Если ещё кто-нибудь так внезапно выскочит, хочу иметь при себе чугунную сковородку.

— А у меня чугунной нет, — бормочу растерянно, следуя за ней.

— Так я и думала. Сумку подай.

Послушно, так как всё ещё ошарашен её поведением, вношу на кухню тяжеленный клетчатый баул. Настороженно наблюдаю за тем, как Надя деловито вжикает молнией и принимается доставать завёрнутые в какие-то тряпки банки с вареньем, пластиковые контейнеры с выпечкой и… бляха муха, увесистую даже на вид, сверкающую начищенным чугунным дном сковородку!

— Это что? — уточняю, ибо что-то мне подсказывает, что Надя на ней собралась отнюдь не оладьи мне жарить.

— Это бабуля просила передать тебе своё благословение. Как знала, что вы здесь в столице все с ума посходили. — С грохотом опускает утварь на плиту.

— Надя. Ты что, совсем не собираешься выяснять отношения?! — пытаюсь экстренно переосмыслить происходящее.

— Мы ещё твою ориентацию не выяснили.

— Мою ориентацию? — выдыхаю растерянно.

— Да. — Она продолжает сосредоточенно выкладывать домашнюю колбасу, овощи…

— Нормально с ней всё…

— Хорошо. Я рада.

— Надь, что происходит-то?

— Я хочу извиниться.

— За что?!