Бывший муж

— Все, — сказала она. — Меня отправили домой. Отдыхать. А там…там нет никого. Анализы пока хорошие, Ярик, но ничего еще не ясно, ничего.

Глаза потухшие. Взгляд — до странного равнодушный. Словно ничего уже в этом мире ее не волнует. Катька спит, я рад этому, этот мелкий комочек мастерски перетягивает внимание на себя, а оно сейчас Яне нужно. Полез за виски, собрался налить, но Янка только головой покачала.

— Какой алкоголь, ты в совсем уме? Я и так под наркозом словно.

Мне стало стыдно. Янка все так же сидела на кухне, молча, я поставил набираться ванную. Пены налил, соли добавил, словно Яна заметит сейчас. Думаю о сыне. Как он там? Отторжения не было, все те часы, когда был риск Янка у его постели сидела.

— Пойдем, — позвал я.

Янка послушно поднялась, не спросив даже куда, зачем. От этой ее отстраненности становится страшно. Она немного напоминает Дашу. Я думаю — вот ирония будет, если обе мои женщины уйдут в себя, оставив мне на память двух детей. Только не смешно ни капли.

В ванной Янка равнодушно позволила мне стянуть с себя одежду. Она падала кучкой на пол у ее ног, Яна только грудь руками прикрыла, словно не знал я ее тело вдоль и поперек до последнего миллиметра. Помог погрузиться в воду. Облака ароматной пены, Янка сидит чуть сгорбившись, лопатки торчат да позвонки острые — совсем исхудала. Я осторожно, как ребенку, как Катьке, помыл ей волосы. Может легче станет, может уйдет наконец больничный стерильный запах.

— Это что? — спросила она, когда я ушел, а затем вернулся с кружкой.

— Какао, — улыбнулся я. — Только осторожно, горячее.

— Какао… Наверное то, что нужно.

Выпила все, и уже это мне казалось маленьким достижением. Затем поднялась, стряхнула с себя клочья пены, завернулась в полотенце.

— Я поеду.

— Куда?

— Домой.

Мне ее встряхнуть хотелось. Вот куда она сейчас такая, уничтоженая почти?

— Останешься, — с нажимом сказал.

— Консъерж у тебя наверное всякое думает… Няня утром придет.

Я поймал ее лицо за подборок, вынудил смотреть мне прямо в глаза. Ее зрачки почти черными кажутся, они бездонные, полны отчаянием и усталостью.

— Янка, ты за последние месяцы прожила сотни жизней. Скажи мне честно, не плевать ли тебе, кто что подумает?

Она задумалась, даже лоб наморщила, а потом призналась

— Плевать.

Но в Дашкину постель идти спать отказалась. Я отвел ее на софу в детской. Она удобной была, специально выбирали с рассчетом спать рядом с малышом в беспокойные ночи. Кто же знал тогда, что малявка обоснуется в гостиной и родительской спальне, а уютная комната до сих пор так и не пригодилась.

Софа была узкой, на одного человека, но я не хотел Янку одну оставлять. Рядом лег, наполовину свисая, неудобно, колено протестует. Пусть. Рядом со мной уснет быстрее. И никакого сексуального подтекста. Нет, я всегда ее хотел, глупо было бы говорить обратное, но за последние годы, как оказалось, мои чувства стали гораздо глубже.

— Все так неправильно, — сказала Яна куда-то в мою грудь.

— Ни хрена правильно не получается, — согласился я.

Волосы у нее влажные, футболка на моей груди промокла. Я нет-нет поглядываю — не спит. Смотрит напряженно куда-то внутрь себя, явно не на влажные разводы на моей футболке. А потом в какой-то момент словно выключилась. Глаза закрылись, унсула. Только дыхание прерывистое, на лбу морщинки — и во сне успокоиться не может. Я разгладил их пальцем, словно это бы помогло. Поцеловал ее в лоб, укутал одеялом, вышел. Позвонил врачу. Я звонил ему по несколько раз в день и мне неловко было его беспокоить и свое же стеснение сам нахер слал — не до гордости сейчас.

Илья спит. Он очень слаб. С ним медствестра рядом. Янку бы не пускать хоть сутки, пусть оклемается, на привидение похожа. Если заболеет, Илье от этого ничего хорошего, да и Яну к нему не пустят до полного выздоровления. Пусть наберется сил. Судить, как пересадка прошла еще рано — динамику будут наблюдать каждый день. Но отторжения нет.

В руках Яны телефон — когда успела схватить? Она панически боялась пропустить звонок от врача и я ее прекрасно понимал. Но сейчас тихонько разжал ее пальцы вынимая телефон. Если зазвонит, сам отвечу.

Телефон я вовремя забрал, только вернулся на кухню, как он разразился звонком. Трубку я взял сразу, пока моих девочек не перебудил, потом только понял — Елагин. Папа.

— Дочка, — отрывисто бросил он. — Как там Илья?

Не скажу, что я горел желанием с ним общаться. Тем более, после последнего разговора. Но играть в молчанку было бы нелепо, раз уж принял вызов.

— Илья спит. Все нормально.

Тишина, целую долгую минуту.

— У тебя, значит?

— У меня, — согласился я.

Снова помолчали, думая, каждый о своем, а на деле наверняка об одном и том же. Раньше я ненавидел Елагина. Теперь ненависть угасла, так, отголоски, да неприязнь, которая никогда себя не изживет. А теперь Елагин еще и моя совесть — говоря с ним я остро понимаю, у меня, блядь, Даша есть. А Даша это не Яна. В ней нет силы, упорства. У нее нет такого вот отца. Она — как ребенок. Когда то я был искренне рад тому, что Даша не похожа на мою бывшую жену. А теперь не знаю, куда от этого деться.

