Таня сказала, что я могу отсудить у Лебедева половину имущества. Он ведь это тоже прекрасно понимает. И поэтому развода не хочет? За завод свой драгоценный трясется? Счета?..
Измотанное нагрузками сердце болезненно сжимается. Плечам становится зябко.
Поверить в это страшно. Но ведь и в неверность его я раньше не верила. Я его совсем не знаю.
Медленно выдохнув через рот, растираю рукой шею.
Если это так, Руслан будет тянуть с разводом максимально долго, пока не перепишет свои активы на подставных людей.
О, черт… как я его ненавижу! Ненавижу!..
Даже сильнее, чем когда-то любила. А любила я до сумасшествия. Гордилась им, равнялась на него.
Боготворила.
Охренеть — я боготворила чудовище.
Глава 11
— Не передумала? — спрашивает Таня в трубку, — на счет обеда?
— Нет. Работы валом, — отвечаю деловым тоном, — к трем заказчики подъедут, а у меня еще не все готово.
— Ладно, — вздыхает разочарованно, — принести чего-нибудь?
— Да… на свой выбор.
Все равно я съесть ничего не смогу. С утра в горло кусок не лезет.
Сегодня пятница. Вчера Лебедев напомнил о себе огромным букетом кремовых роз. Папа сказал, что он занял половину мусорного бака. Но приторный запах цветов потом преследовал меня всю ночь.
Крутанувшись в кресле, разворачиваюсь к окну и раздвигаю жалюзи. На стоянке людно, потому что в нашем здании нет даже захудалой кофейни. Поэтому те, кто не носит с собой контейнер с едой, спешат в общепит, расположенный в паре кварталов отсюда. Вижу и Таню. Она и две другие наши сотрудницы перебегают дорогу в неположенном месте и быстрым шагом направляются в кафе быстрого питания.
А я, кажется, похудела. Юбка с талии сползает на бедра, и папа говорит, от меня глаза одни остались.
Встав из-за стола, отыскиваю на полке нужную папку, вынимаю из нее образцы буклетов, распечатываю бланки договоров. В три придут новые клиенты. Открывают то ли парикмахерскую, то ли салон красоты.
Идут конкретно ко мне. По рекомендации. Если получится, возьму новый проект и, наверное, оформлю ипотеку.
Хочу жить отдельно. В собственной квартире. Быть самой себе хозяйкой, самостоятельно решать, во сколько ложиться спать, и ложиться ли вообще, что есть, что смотреть, как громко плакать или смеяться.
С папой мне трудно, я отвыкла от его гиперопеки. Его забота душит. Жалостливые взгляды, многозначительный паузы в разговорах — все это растравливает еще сильнее.
Усевшись в кресло, кладу голову на сложенные на столе руки и закрываю глаза. От недосыпа и слез в них словно песка насыпали. В ушах звон.
Лежу так, пока в кабинет мой не заходит Таня.
— Эй, Маш… Ты чего? Плачешь опять?..
— Нет, — подняв голову, слабо улыбаюсь, — чуть не уснула…
— Я тебе пирожное принесла, — говорит она, вынимая его из бумажного пакета, — Полет. Ты же любишь?
— Спасибо.
— И вот… кофе.
Опускается на стул напротив и ждет, пока я его съем. Мой удивленный желудок недовольно сжимается.
— Надо было тебе куриного супа принести, — сетует подруга, — и в чем только душа держится?
— Все нормально, — отвечаю набитым ртом.
— Нормально… ешь давай, силы тебе сегодня понадобятся.
От ее слов живот скручивает в узел. Я не хочу с ним встречаться. Боюсь, что увидев его, не справлюсь с эмоциями. Начну трястись, плакать или ругаться матом, как в прошлый раз. Рядом с ним я всегда плохо себя контролировала.
В полшестого, подписав с заказчиками контракт, я начинаю собираться домой. Аритмично дергающееся в грудной клетке сердце, сбивает дыхание. Кончики пальцев леденеют.
Нанеся на лицо еще один слой тона, крашу губы красным и поправляю прическу.
С учетом пробок, до дома отца добираюсь за сорок минут. Въезжаю во двор и сразу замечаю у подъезда черный Гелентваген Лебедева. Смотрится здесь неуместно и вызывающе. Как черная клякса на тетрадном листке.
Заняв место метрах в двадцати от него, я глушу двигатель, забираю сумку с пассажирского сидения и выхожу из машины.
Слышу, как хлопает дверь джипа.
Руслан идет мне навстречу. В расстегнутом пиджаке и белой рубашке, без галстука. Одна рука в кармане брюк, другая сжата в кулак. Волосы зачесаны назад, на щеках трехдневная щетина. Внимательный хмурый взгляд исподлобья.
Вдоль позвоночника расползается озноб. Сердце, сжавшись, отдает в грудь тупой болью.
— Здравствуй, Маша.
— Здравствуй.
— Поговорим? — спрашивает, заломив одну бровь.
— Говори.
— Предлагаю поужинать вместе и… все обсудить.
Это все равно неизбежно, поэтому, молча кивнув, я сворачиваю в сторону его машины. Открыв дверь, он ждет, когда я сяду. Потом обходит и садится рядом. Хотя обычно ездит на переднем пассажирском.
— Здравствуйте, Мария Сергеевна, — приветствует водитель.
— Добрый вечер, Михаил.
Пока Руслан называет ему ресторан, я вынимаю из сумки звонящий телефон.
Папа.
— Маша! Куда он тебя повез?!
— Все нормально, папа, не волнуйся, — шепчу торопливо.
— Зачем ты согласилась, дочка?!
— Мы… — скашиваю взгляд в сторону Лебедева, но в лицо посмотреть не решаюсь. В фокус попадают лишь широко расставленные колени, да ладонь с обручальным кольцом на пальце, — мы… условия развода обсудить поехали.
Вижу, как ладонь собирается в кулак.
— Куда?