Бывший сын

— Нет, я живу отдельно.

— Но фы поддерживаете отношения?

— Нет, я же говорю вам, мы вообще не общаемся! Как вы вообще выкопали, что он мой родственник? У нас разные фамилии! С каких это пор вы стали так хорошо работать?

— Что вы имеете ф фиду?

— Я имею в виду, что не имею к нему никакого отношения! И вообще, с какой стати я должен отвечать за него? Какое отношение эти вопросы имеют к моей поездке?

— Это мы и пытаемся фыяснить…

— Мне кажется, достаточно того, что я уже сказал.

— Фозможно, — германт еще раз повернулся к коллегам.

Один из них что-то дал понять. Без слов и кивков. Одним лишь взглядом. Интервьюер повернулся к Циску и с располагающей, похожей на добрую улыбкой произнес:

— Мы вам перезвоним…

Собираясь на кладбище, Франциск заметил, что метроном остановился. «Кончился», — подумал Циск. Он завел снова, но прибор не заработал. Маятник не двигался. Франциск решил, что отремонтирует метроном вечером, и позвонил отчиму. Циск сделал то, о чем просила бабушка. То, о чем иногда, впрочем никогда вслух, просила мать. Франциск позвонил и сказал «спасибо». Поблагодарил за заботу, новую жизнь и квартиру. Одним словом за все. Последнюю фразу отчим не расслышал, потому что был на рынке и не мог говорить.

Через несколько дней, сидя против могилы бабушки, Франциск рассказывал о том, что визу дали, но теперь он не очень-то понимает, что с ней делать. Забот стало в два раза больше. Теперь ведь нужно ухаживать не только за ее могилой, но и за могилой Стаса. Он повесился, так и не дождавшись конца собеседования. «Его похоронили там, за оградой».

Франциск рассказывал о похоронах Стасика и о том, что Настя не смогла приехать, потому что была на отдыхе с каким-то пожилым германтом.

— Видишь, как бывает, бабуля, обманул нас Стасик. Говорил, что будет приходить к тебе, а сам уже знал, что не будет. А я, честно говоря, и не думал, что все так получится… Странно все это… Странно все, правда, ба… я вот тебе кое-что принес… смотри… у меня для тебя сюрприз… это наш магнитофон… помнишь? Я записал тебе этюд. Хочу чтоб ты послушала. Может и Стасян услышит, впрочем, я, наверное, не буду громко включать, там вон люди поминают. Я негромко включу, хорошо? Ты только не будь очень строга, я все-таки сам все вспоминаю, но мне кажется, что теперь получается гораздо лучше. Во всяком случае, я стал сознательнее. Мне самому теперь нравится следить за тем, чтобы все было чисто, и за соединениями я слежу, и за переходами. Знаешь, ба, я никогда не думал, что когда-нибудь буду получать натуральное, физическое удовольствие от того, что пальцы ударяют по ставке, от того, что получается звук. Мне теперь так стыдно перед тобой за то, что я ленился… за то, что столького не понимал… Ну так что, послушаем?

Франциск нажал на выгоревший черный квадрат. На пленке смычок коснулся струны. Появился звук. Нота перетекла в ноту. Магнитофон воспроизводил, и Франциск комментировал собственное исполнение:

— Здесь, конечно, можно было бы сыграть и получше, а здесь, мне кажется, получилось неплохо.

Из-за ограды на Франциска смотрели люди. На несколько мгновений их заинтересовал молодой человек, который разговаривает с памятником под грустную музыку. Впрочем, ничего необычного в этом не было, на кладбище все говорили. Без музыки, конечно, но может парень сошел с ума? С кем не бывает? Нормальный человек, несомненно, музыку ставить не будет. Это не принято. У нормальных людей принято разрезать колбасу и выпивать у могилы, принято поминать с набитым ртом.

Франциск уходил, мелодия разлеталась над кладбищем. Красивая, ровная мелодия виолончели. Без фальши.

Возвратившись в город, Франциск решил зайти в новостное кафе. Он никогда не бывал здесь без Стаса, но теперь отчего-то решил рассказать официантам, что Стаса больше не будет.

Возле барной стойки рассчитывалась переводчица. Франциск сразу узнал ее. Она стояла так близко, что Циска пробрала дрожь. Свело живот. Франциск увидел морщинки у уголков глаз и понял, что никогда в жизни, по крайней мере в своей новой-новой жизни, не видел ничего красивее.

— Я очень долго хотел поговорить с вами, вы меня не помните?

— Помню, конечно…

— Вы уже уходите?

— Да… я расплатилась…

— Можно я провожу вас?

— Не думаю, что это доставит тебе удовольствие…

— Вы плохо водите?

— Нет, я езжу на метро.

— Тем лучше! Который сейчас час? Я тоже собирался в метро!

— Без пятнадцати шесть. Но ты же только что пришел…

— Ну и что? Приду в другой раз! Значит, можно я вас провожу?

— Пойдем…

— Я счастливый!

— Почему?

— А не знаю, просто счастливый сейчас очень.

— Ну пойдем, счастливый…

* * *