Бывший

— Мы его полчаса искали, пока Рустам не додумался через тонировку на заднее сиденье посмотреть, — сквозь смех выдавливал из себя Толстый.

Веселье прервал появившийся на крыльце Бандера. Он спокойно спустился и, посмотрев на крыльцо УБОПа, направился к машине.

— А че он сегодня-то ходил, отмечался же уже?

— За предупреждение ходил расписываться, да отпроситься. Я же его в аэропорт повезу, он улетит щас в Москву, — объяснил Толстый.

— За лицензией?

— Нуда. А то вопросы могут задать по телевидению за показ. Лицензия-то есть, ее только забрать надо.

— А ты че здесь? — спросил подошедший Бандера у Длинного, подавая ему руку.

— Да я мимо ехал, машину увидел. Ты же, как всегда, не позвонишь, не скажешь, что с тобой все в порядке после вчерашнего, да и про отъезд тоже молчал.

— Я сам только сейчас об этом узнал, — улыбнулся Банин и хитро спросил: — Ну че тебе тут Толстый про вчерашнее рассказывал?

— Да так ни че, — сделал серьезное лицо Длинный. — Колесо, говорят, у тебя спустило.

Бандера посмотрел на отвернувшегося Толстого, который еле скрывал улыбку и, усмехнувшись, сказал:

— Смейтесь, смейтесь, как-нибудь попадете в подобную ситуацию, описаетесь от смеха. Ладно, я поехал, ведите тут себя прилично, не зазвездитесь. И не лезьте пока на трассу. Попробую подтянуть кого-нибудь с деньгами, на широкий формат следующий фильм снять, тогда всем хватать будет.

Попрощавшись с Длинным, Банин сел в машину и, еще раз искоса взглянув на стальную дверь УБОПа, повернулся к Толстому.

— Поехали.

* * *

Самолет приземлился в Шереметьево-1. Наблюдая за суетившимися пассажирами, Виталий думал о дальнейших действиях, ведь, в отличие от остальных прилетевших, уже созванивающихся по мобильникам с друзьями и родственниками о прилете, он был здесь впервые.

Ну, первым-то делом, естественно, в гостиницу, это понятно, бросить сумку.

Что потом? Голова соображала почему-то плохо, то ли от девятичасового гудения двигателей, то ли от безуспешных попыток поспать в кресле. Как плохо, что в Москве не было никого знакомых, не говоря уже про друзей или родственников. Все связи со столицей оборвались еще десять лет назад с убийством Ткача, близкого друга Банина, с которым он познакомился на стрелке по поводу забранной вместе с братом машины в 92-м году. С тех пор общались и встречались так часто, что люди, застающие в офисе кого-нибудь из братьев, ошибочно считали их приближенными Ткача. Но общих дел почти не было, и Бандере Москва и связи с ней никогда не были нужны. Потому и не знакомился ни с кем из друзей Юры, пока тот был жив. Теперь же предстояло эти связи и знакомства заводить. Во-первых, потому что кино развито в России только здесь, во-вторых, потому что люди, способные вкинуть несколько миллионов в это дело, были тоже здесь. На Дальнем Востоке таких не было. Как на них выходить, Виталий пока не представлял, но тешил себя мыслью, что люди есть везде. На самый крайний случай был целый список телефонов российских и зарубежных телекомпаний и прессы, присылавших своих корреспондентов сделать материалы о том необычном кино, которое он снимал. Но с ними имел смысл общаться только тогда, когда уже будут деньги на фильм. А по собственному опыту Виталий знал, что скорее всего их могут дать только люди, которые способны без всяких грядущих выборов оказывать помощь вагонами и грузовиками, даже не афишируя своего имени. Так же знал он и то, что такие люди могут быть только, как и он сам, выходцами из криминальной среды. Хотя здесь, в Москве, может быть и по-другому. Размышляя над всем этим, он подъехал к «Космосу», единственной гостинице, название которой он знал. Расплатившись с таксистом, он вышел из машины и, закинув за плечо легкую спортивную сумку, направился в гостиницу, осматривая по пути ее своеобразно построенное здание. Наткнувшись по пути на большой памятник французу де Голлю, он удивленно открыл глаза и уставился на него, пытаясь все же распознать в нем черты лица Гагарина или кого-либо, имеющего отношение к освоению космоса. Ведь таксист сказал, что это площадь космонавтов, но на памятнике было написано, что это именно француз.

Его застывшая на полушаге поза и удивленное лицо, с широко открытыми глазами, видимо, так смешило смотревших со стороны, что проходящие навстречу ему девушки весело рассмеялись. Виталий почувствовал себя так неловко, что, наверное, даже покраснел от стыда. Обернувшись, он увидел, что девушки до сих пор идут и смеются, оглядываясь на него и перешептываясь между собой. Таким посмешищем он еще никогда себя не чувствовал и для себя решил, что если где-нибудь на Пушкинской площади, которую видел только по телевизору, вместо Пушкина увидит Рузвельта или еще кого-нибудь, пройдет мимо даже не остановившись убедиться, что не ошибся.

С таким испорченным настроением он подошел к администратору гостиницы только для того, чтобы в утешение услышать: «Мест нет».