Бывших не бывает

– Мууу!!! – вступил в общий хор здоровенный бычара, возглавляющий стадо. Подчиняясь команде вожака, стадо с ревом, мычанием, визгом и хрюканьем дёрнулось во все стороны разом, однако ворота, сани обоза, толпа встречающих, стены и заборы села помешали «скотскому полку» рассеяться.

– Да едрит твою! Скотину держите! – отозвался ему с почти добравшихся до ворот головных саней голос Ильи. Часть обозников и хозяева скотины ринулись исполнять команду обозного старшины, в результате чего беспорядочное движение в воротах села разупорядочилось вконец. Повисший в воздухе густой мат совершенно заглушил топот копыт летящей к мосту в обход села Младшей стражи. Люди, лошади, коровы, свиньи, овцы, сани, короба с поклажей, снег, ругань, женский визг, тумаки и оплеухи смешались в одну громадную кучу, полностью закупорив как вход, так и выход из села.

Отец Меркурий ожидал… Он и сам не знал, чего ожидал, но точно – не такого. И сейчас он в полном обалдении наблюдал этот вселенский бардак, не представляя, что сказать и о чём думать. Старый солдат впервые в жизни не знал, что делать, хотя в душе его зародилось смутное подозрение, что этот переполох возник не сам по себе и, вероятно, как-то связан со всем ранее происходящим. Но делать выводы пока было рано. Тем более что из-за тына, довершая всеобщее сумасшествие, вдруг грянула песня. Голоса, далёкие от ангельских, изо всех сил возвестили «городу и миру»:

Отец Макарий ехал на кобыле карей
С набитой харей!
Удивительно! Удивительно! Удивительно!

Отец благочинный

Пропил тулуп овчинный и пояс дивный,
Омерзительно! Омерзительно! Омерзительно!

А монашенки святые

Забрались в кусты густые.
Подозрительно! Подозрительно! Подозрительно!

– Гамо́то Христо́су! – отец Меркурий так и не понял, вслух или про себя он выругался, – Значит, так тут гостей встречают?! Гамо́то ко́ло су, гамо! То га́мо тис пута́нас!

– Господь с тобой, батюшка! Это ж Бурей на крыше сидит, напился, видать… Он старшина обозный, а не бес вовсе! Хотя, чур меня, иной раз и не поймёшь! Не человек – леший! А пьяный так и вообще! Он у нас один такой, подожди, уймут его сейчас! – Харитоша, услышав поминание Христа, решил, что священник читает какую-то молитву об изгнании бесов и попутно укоряет всё Ратное в непотребном поведении. Вот только его оправдания запоздали. Из отца Меркурия, сминая и раздирая в клочья монаха, наружу лез пятисотенник пехоты базилевса.

– Бурей?! Гамао капион Бурей! – Священник выскочил из саней, выдернул из соседних неведомо как оказавшийся в них дрын и, хромая, устремился в сторону свалки.

– Куда ты, батюшка?! – только и смог пролепетать в спину священнику обалдевший возница.

Надо отдать должное Харитоше, его растерянность продолжалась всего несколько мгновений.

– Стой! Затопчут! – взревел он и, схватив кнут, бросился выручать непутёвого попа.

Тщетно. Здоровый и не старый ещё муж о двух ногах не смог догнать одноногого монаха. Впрочем, уже не монаха, а воина. Ускоренный шаг, быстрый шаг – тело отставного хилиарха само, без помощи мозга набирало скорость перед схваткой. Рывок, переход в темп, чуть заметное изменение положения корпуса, и обезумевшая от происходящего корова проскакивает мимо, палка впечатывается в тощий коровий зад, направляя рогатую прямиком к свободе. Вот дрын взлетает над головой, отбивая случайный удар кнута, вот обутая в сапог деревянная нога лупит в брюхо недостаточно расторопного барана так, что тот с жалобным блеяньем валится с копыт. Отец Меркурий со скоростью тонущей в нужнике гривны погрузился в скотско-людское столпотворение в воротах. Харитоша безнадёжно отстал и, опустив кнут, в немом изумлении наблюдал, как калека-священник идёт сквозь толпу, аки Христос по глади моря Галилейского.

– Куды прёшь, поп?! Не видишь, люди торговые… – Огузок, как всегда, выбрал не то время и не то место для своего выступления. Священник не стал отвлекаться на то, что там бормочет препятствие, и, как эфесом меча, двинул кулаком с зажатой в нём палкой прямо в рыжую бороду.

Обозник неопрятной кучей осел там, где стоял, а отец Меркурий, благословив палкой ещё несколько скотских задниц, боков и морд, прорвался наконец в ворота. О прибытии нового священника к месту служения возвестил истошный визг борова, вырвавшегося из толпы секундой раньше.

Несчастный свин не знал, что своим гимном свободе запускает цепь событий, последствия которых находятся далеко за пределами его свинского разумения.

Во-первых, вырвавшись из толпы, он бросился прямо под ноги коня, на котором восседал сам воевода Погорынский Корней Агеич Лисовин. Всякое видел строевой конь, не одну сечу прошёл, но «пронзительный визг свинца» под ногами переполнил чашу его терпения. Жеребец взвился на дыбы и, развернувшись на задних ногах, передними нацелился размозжить башку хрюкающего нахала. Не вышло.