Бывших не бывает

– Да, Георгий, так, – грустно усмехнулся отец Меркурий. – Этого уже тебе не понять – ты аристо, и с детства видел порфирородных вблизи. А для нас эта девочка была символом… В ней тогда слились наши дочери, младшие сестрёнки, подружки…

– Вот как? – Илларион задумался. – Я не думал над этим. Ты прав, я патрикий и привык к ним с детства. Но и у меня был такой символ, когда я уходил на войну…

– У всех, друнгарий, у всех, – отец Меркурий посмотрел в глаза собеседнику. – Умирать страшно, и хочется знать за что, а империя – это слишком общее понятие. Хочется чего-то одновременно и более приземлённого, и возвышенного…

– А мы стали сентиментальными в монастыре, старина, – невесело улыбнулся Илларион, – и полюбили философствовать. Стареем?

– Скорее умнеем, Георгий…

– А раз мы такие умные, то не стоит нам забывать, что дело предстоит иметь с матёрой самкой хорька, которая выросла в Палатии, и мы для неё опарыши, копошащиеся где-то там, внизу. В дерьме, – Илларион поморщился. – И для неё нет разницы между мной и тобой.

– Я знаю, друнгарий.

– Хорошо! Ты решил правильно – будь собой. А я тебе помогу в случае чего. Ирину я знаю давно.

«Гамото Христосу! Он проговорился! То, что сейчас они с Ириной-Варварой любовники – и так понятно, но, похоже, их связь тянется из дома. Значит, маленькая девочка вспомнит меня, даже если не видела? Ну тогда тебя она помнит хорошо – как товарища по «скачкам»! Не думал я, что Георгий запустил своего змея так глубоко в Палатий!»

Довольно скоро монахи добрались до Свято-Варваринского женского монастыря. Однако, попасть внутрь просто так не получилось – старая грымза, приставленная к воротам вместо Цербера, обвинила иеромонахов ни много ни мало как в отсутствии «должного почтения к святой обители и матушке-настоятельнице». Похоже, карга сослепу просто не разобрала, кто находится перед ней. Делать нечего, Илларион с Меркурием спешились, и епископский секретарь, прошипев сквозь зубы что-то очень похожее на «малакизмени палио путана»[48], пошёл к калитке на переговоры, а отец Меркурий остался держать лошадей и размышлять.

«Хм, Свято-Варваринский монастырь и настоятельница тоже Варвара – занятно… У порфирородных свои понятия о смирении. Судя по поведению этой отставной порни[49] Порфирородная Ирина не собирается следовать своей святой покровительнице и «закутаться в стыд, словно в одежду»[50]: «Нет должного почтения к матушке-настоятельнице». Занятно, занятно… Похоже, для начала надо будет вообще не заметить, что она монахиня. Да, так и сделаю».

Наконец старуха в воротах узнала Иллариона и, униженно кланяясь и рассыпаясь в извинениях, пропустила монахов внутрь. К удивлению отца Меркурия, они оказались не единственными мужами на монастырском подворье – во дворе деятельно копошились около дюжины трудников, один из которых и принял у иеромонахов коней.

После долгого блуждания по каким-то переходам в сопровождении молеподобной монахини Илларион и Меркурий добрались до покоев настоятельницы. Провожатая впустила иеромонахов внутрь богато, но вместе с тем неброско обставленной горницы. Чувствовалось, что хозяева, а точнее, хозяйка не старается произвести впечатление на каждого встречного-поперечного гостя, а только на того, кто способен понять и оценить.

«Ведь тебе не впервой тут ходить, а, Георгий? Ты даже под ноги не смотрел. И обстановка не в диковинку – стоишь не озираешься. Интересно, куда нас привели? Похоже, что в приёмную. Какая, однако, интересная обстановка – даже курульные[51] кресла есть. Интересно, для кого? И почему комната освещена так странно – один угол почти совсем тёмный? А, вспомнил – она же болела. Бьюсь об заклад – в этом углу она и будет сидеть! А появится вон из той двери – там тоже сумрак. Только оклады икон в свете лампады поблёскивают.