Бывших ведьмаков не бывает

Лясота похолодел. Страха не было — голову затуманила злость.

— У тебя никак зубы лишние? — промолвил он. — Могу избавить.

— Да я тебя… Я тебя…

Отпихнув Владиславу, разбойник полез через стол с кулаками. Лясота вскочил.

— Оба цыц! — рявкнул Тимофей Хочуха. — Драки не допущу. Девку — под замок, а вы, псы, по местам. Настасья, поднеси им мировую. Промеж своих драк мне чтобы не было!

— Да какой он свой, — не сдавался обиженный разбойник. — Рожа каторжная! Небось за него самого награда назначена как за беглого!

— Так сходи — потребуй, — повысил голос Лясота. — А то мне одному в петле болтаться скучно будет, а с тобой на пару — в самый раз. Можем еще кого-нибудь прихватить. Кто тут смелый? Кому жить надоело?

Дальше Владислава уже не слушала. Настасья, оказавшись рядом, схватила девушку за руку и потащила куда-то вглубь терема. Там впихнула в какую-то каморку, захлопнула дверь. Лязгнул засов.

Сквозь крошечное окошечко пробивался слабый свет. Присмотревшись, Владислава заметила, что тут составлены какие-то лари, навалены мешки. Кладовая. Присев на ближайший ларь, она дала волю слезам.

21

В каморке было душно. Пахло мехами, пылью, тканями — как в лавке. Наплакавшись, Владислава задремала прямо там, на мягких мешках, где, если пощупать, хранились меха и другая рухлядь. Спала без снов, а пробудилась неожиданно, от стука засова.

Заглянула Настасья. Протянула руку.

— Насиделась? Пошли со мной.

Женщина привела Владиславу в ту же горницу, где недавно шла пирушка. Только теперь все разбойники разошлись, стол был убран и вычищен. У Владиславы со вчерашнего вечера во рту не было маковой росинки, и девушка вздохнула — есть хотелось ужасно. Но стол был пуст. Только лист бумаги, перо да чернильница.

А еще за столом сидел Тимофей Хочуха, за спиной которого стояли двое. Одного девушка не знала, зато вторым был Петр Михайлик. Он скользнул по ней взглядом, но не подал и знака.

— Садись, барышня, — кивнул атаман, указывая на лавку. — Пиши.

Владислава осторожно присела, чувствуя за спиной присутствие Настасьи.

— А что писать?

— Письмо отцу своему. Пущай денег за тебя даст. Только хорошо пиши, чтоб папаша поверил и не поскупился. А иначе, мол, дочку свою он живой никогда не увидит. Поняла?

Девушка хотела отказаться, но неожиданно поймала взгляд Лясоты. Стоявший за спиной атамана, тот еле заметно кивнул ей, и Владислава, вздохнув, взялась за перо. Она так давно мечтала написать отцу, рассказать ему о своей жизни, попросить наконец, чтобы он забрал ее от отчима, но все как-то было некогда. И вот теперь ей предоставляется возможность, а рука замерла в воздухе.

Решившись, девушка окунула перо в чернила, осторожно вывела первые строки:

«Милый папенька! Пишет вам ваша дочь, Владислава. Как ваше здоровье? Не хвораете ли? Как протекает ваша жизнь? Забылись, наверное, трудами или все еще тоскуете? Я дня не могу прожить без того, чтобы вас не вспомнить. У маменьки все хорошо, она счастлива, чего о себе сказать не могу. Очень я скучаю по нашему городу, по нашему дому, по озеру, где мы проводили летние дни, по всем нашим соседям, знакомым, кто бывали у нас гостями…»

— Ты чего там пишешь? — окликнул ее Тимофей Хочуха.

Девушка начала перечитывать письмо.

— Тьфу ты, вот дура девка! — выругался атаман. — Волос долог, а ум короток, как у всего вашего бабьего племени! Настасья, эту бумагу в огонь да подай другую. Живо! А ты, барышня, не антимонии там ваши барские разводи, а пиши коротко — мол, захватил меня Тимофей Игорыч Хочуха и желает смерти предать. А коли не уплатишь ему сто тысяч серебром да не велишь к условному месту через три дня все серебро привезти, пеняй на себя — не увидишь ты свою дочку живой и здоровой. Поняла? Так и пиши.

— Сто тысяч? — подал голос Лясота. — Маловато. Двести проси.

Владислава задохнулась. Она про такие огромные деньги никогда не слышала. Нет, девушка знала, что доход, например, у ее отчима больше двухсот тысяч в год, но не могла вообразить, что отец согласится.

— Думаешь, уплатит? — засомневался атаман. — А если больше?

— И больше уплатит. Дочка у него единственная, за нее никаких денег не жаль.

— Ну тогда, — у атамана загорелись глаза, — тогда пять сотен! Поняла, барышня? Пиши! Чего глазами хлопаешь?

У Владиславы дрожала рука с пером, перед глазами стояли слезы. Пятьсот тысяч! Разве у отца есть такие деньги? Да чтобы собрать за три дня? А Петр хорош! За что он с нею так? Она же ничего ему плохого не сделала. Почему?

— Пиши! Чего застыла? Иль ты такая же княжеская дочка, как я — царь-император?

Почти ничего не видя от набегавших на глаза слез, девушка кое-как написала несколько строк, поставила свою подпись.

— Совсем иное дело! — Атаман дождался, пока просохнут чернила, скатал письмо в трубочку и повернулся к Лясоте. — Ну, теперь надежного человека найти, чтоб письмо князю доставил.

Он покосился на Лясоту, и тот с готовностью протянул руку.

— Могу и я! А чего? Хоть пятьсот тыщ в руках подержу! Деньги немалые. С таким богатством небось любую шею от петли спасешь!

Он подмигнул княжне, потянулся за бумагой, но атаман проворно отдернул руку.