Следует также не забывать, что Америка представляла собой империю и в старом, политическом понимании этого термина, обозначающего такие государства, как Британия, Франция, Испания, Португалия, Россия, Германия и др. Изданный в начале XX столетия «Малый энциклопедический словарь Брокгауза — Ефрона» поясняет термин «империализм» следующим образом: «В последнее время термин империализм обозначает в Англии, в Соединенных Штатах, также в Германии стремление к расширению колониальных владений, укреплению связи метрополии с колониями и к усилению своего политического влияния в международных отношениях. Империалистическая политика есть следствие искания промышленной буржуазией новых обширных рынков, правительственных заказов на сооружение в новых колониях железных дорог и т. п.» (Малый энциклопедический словарь. Репринтное воспроизведение издания Ф. А. Брокгауз — И. А. Ефрон. М., 1832–1833. Т. 2. С. 83). Во всяком случае, несомненно одно — возникшие свыше 200 лет назад Соединенные Штаты Америки с течением времени превратились в имперское образование, принципиально не отличающееся от других, классических империй.
Принимая во внимание все это, можно утверждать, что подчеркиваемая американским историком А. М. Шлезингером борьба в общественном сознании Америки традиции (Америка имеет начало и конец) и контртрадиции (Америка — избранная страна, Израиль нашего времени) (См. Шлезингер А. М. Циклы американской истории. М., 1992. Гл. 1), решается в пользу исключительности, мессианства Американской империи. Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что отцы-основатели Соединенных Штатов Америки ориентировались на опыт Римской империи при построении государства.
«Античный опыт, — отмечает А. М. Шлезингер, — не давал покоя воображению федералистов. Поэма Роберта Фроста, где воспевается „слава очередного века Августа… золотой век поэзии и власти“, получила бы более широкое понимание на вступление в должность Джорджа Вашингтона, а не Джона Кеннеди. Отцы-основатели затеяли необыкновенное предприятие, имя которому — республика. Чтобы ориентироваться в этом полном опасностей путешествии, они вглядывались сквозь толщу времен в опыт Греции и особенно Рима, который они считали благороднейшим достижением свободных людей, стремившихся к самоуправлению. „Римская республика, — писал Александр Гамильтон в „Федералисте“, — достигла высочайших вершин человеческого величия“. Пребывая в данном убеждении, первое поколение граждан американской республики назвало верхнюю палату своего законодательного органа сенатом; поставило под величайшим политическим трудом своего времени подпись „Публий“; изваяло своих героев в тогах; назвало новые населенные пункты Римом и Афинами, Утикой, Итакой и Сиракузами; организовало общество „Цинциннати“ и посадило молодежь за изучение латинских текстов…
Данная параллель обладала убедительностью. Альфред Норт Уайтхэд позднее сказал, что век Августа и составление американской Конституции были теми двумя случаями, „когда народ у власти свершил то, что требовалось, настолько хорошо, насколько возможно это представить“. В этом заключалось также и предостережение, поскольку величие, воплощенное в Риме, обернулось бесславным концом. Могли ли Соединенные Штаты Америки надеяться на лучшее?» (Шлезингер А. М. Указ. соч. С. 17–18).
Интересно отметить, что прообраз «демократического общества» обнаруживается в ветхозаветном Израиле. В последнем теократия как политический строй считалась нормальной и соответствующей не только законам человеческой справедливости, но и законам небесным. Это такая форма правления, при которой Бог властвует над народом через посредство своих медиумов — пророков и судей в качестве первосвященников, а не земных царей. «Древний Израиль потому и относился недоверчиво к монархии, что, по его убеждению, глава последней недостаточно ограничен волею небесной. Монарх же, всецело этой волею ограниченный теряет свои прерогативы и превращается в первосвященника или судью. Оттого для евреев излишним и даже вредным казался институт самостоятельной царской власти» (Алексеев Н. Русский народ и государство. М., 1998. С. 27).