Бжезинский: Сделать Россию пешкой

Хотя убийства Политковской и Литвиненко привлекли наибольшее внимание СМИ, их нельзя считать единичными случаями. У всех жертв «странных смертей» в России последнего времени были «неудобные» политические взгляды, что усиливает подозрения относительно того, что эти «странные смерти» были убийствами политического характера и осуществлялись под защитным зонтиком государства.

* * *

Если на раннем этапе, принимая соответствующие решения, Путин руководствовался стремлением наказать в назидание другим чеченцев, а затем Ходорковского, то постоянно усиливающиеся атаки на правовое наследие ельцинской эпохи во многом стали результатом личного и коллективного ощущения шаткости своих позиций, охватившего российскую элиту. Результатам стали неприкрытые и все более деспотические манипуляции политическими процессами в России, кульминацией которых явились выборы в Думу в конце 2007 г., по сути представлявшие собой контролируемый государством плебисцит о доверии Путину.

Некоторые утверждают, что приостановка, а затем и свертывание демократизации в России были необходимы, чтобы излечить одолевавшие страну социально-экономические недуги. Приходится слышать и другой аргумент: деморализующий семидесятилетний советский период оставил в наследство аполитическую культуру, не благоприятствующую демократии. Следует, однако, отметить, что совокупным результатом путинского отката от демократии стало возникновение политической системы, не напоминающей ни советскую, ни германскую в период нацизма, ни китайскую. В отличие от сталинской или гитлеровской системы она, несомненно, не является тоталитарной. В нынешнем российском государстве нет ГУЛАГа, оно не разрабатывает планы геноцида, не стремится к всепроникающему контролю над жизнью общества, и не прибегает к массовому террору.

В отличие от тоталитаризма, нынешний российский репрессивный авторитаризм оставляет определенное пространство для инакомыслия на индивидуальном уровне, свободы слова в неофициальной обстановке, и тем более свободы в частной жизни, не связанной с политической сферой. В долгосрочном плане немалое политическое значение имеет тот факт, что граждане имеют право относительно свободно выезжать за рубеж — особенно те, кому это по карману. Кроме того, в отличие от китайских реформ, социальные преобразования в России не подчиняются каким-либо программным установкам.

В конечном итоге политическая устойчивость путинской авторитарной системы представляет собой производную от неожиданно обрушившегося на страну, но возможно преходящего, богатства, и полностью зависит от него. Именно с этим богатством связаны и пассивное согласие общества с происходящим, и популярность самого Путина. Тем не менее, зависимость системы от притока капиталов за счет добычи и экспорта сырьевых ресурсов обнаруживает и ее фундаментальную слабость. Происходящее в результате неприкрытое сосредоточение богатства на вершине властной пирамиды оказывает разлагающее, а в конечном итоге и деморализующее воздействие на общество. Пока та часть богатства, которой власть делится с гражданами, достаточна, чтобы поддерживать ощущение общего роста благосостояния, социального брожения не происходит. Рано или поздно, однако, недовольство на индивидуальном, местном и региональном уровне, скорее всего, начнет накапливаться, создавая благоприятную почву для брожения в тех слоях общества, что уже не изолированы герметически от внешнего мира. Россияне, в отличие от жителей Нигерии и Саудовской Аравии, все больше отождествляют себя в социокультурном плане с западным образом жизни, и это, со временем, возможно, будет способствовать формированию у них более критически заостренного политического сознания.

В любом случае, Путин остановил, а затем и повернул вспять движение российской политической системы в сторону подлинной правовой демократии. Март 2008 г. мог бы стать водоразделом в истории России. Ее демократизация при Ельцине носила непоследовательный, противоречивый, а временами и конфликтный характер. Тем не менее 10 лет назад страна была свободнее, чем сегодня. Тогда еще не произошла институционализация либерально-демократического строя, но Россия, пусть и спотыкаясь, продвигалась именно в этом направлении. В таких условиях Путин все равно смог бы занимать господствующие позиции на политической арене, извлекая преимущества из улучшившегося финансового положения страны, и используя их для укрепления зачатков демократии в таких сферах, как обеспечение гражданских прав, свободы самовыражения и соблюдения правил приличия в политике. Однако прошлая карьера в спецслужбах, чисто советская великодержавная гордыня, а в конечном итоге, и беспокойство за накопленное состояние побуждали его идти в ином направлении — к явному ущербу для судеб страны.