c285a7eccf6c47a8940aca7d41c99d04

Ну, привет! А что так? Слишком плохо говорю? Неуважительно с ним беседовал?

— Это он сказал?

— Я так поняла. Он много спрашивал о тебе, очень интересовался, как ты поправляешься после ранения. Несколько раз в его словах я услышала неудовлетворенность.

— Это нормально, нет? Чэн Шу ехал встретить стратега, увидел калеку.

— Ты не калека! Я вижу, как ты исцеляешься!

— Я рад, что ты так считаешь. Но твой отец смотрит не так. Юэ, зачем ты так оделась? Опасность?

Девушка вдруг покраснела (а мои мысли сразу же метнулись к первому из вариантов ее визита) и выдала.

— Мне кажется, что отец замышляет что-то!

— Что?

— Он спрашивал о моем влиянии на твоих людей. За кем они пойдут, если тебя не станет? Будет ли вражда внутри фракции, или они сплотятся вокруг одного из генералов! Это опасные вопросы, Тай!

И войско в тридцати ли, о котором тесть ничего не сказал. М-да. Или мы на воду дуем? Может же быть и так: старый лис отдает дочь за калеку (с его точки зрения) и хочет убедиться, что через год-другой она не погибнет в междоусобице?

— Ты почему беспокоишься? — спросил я невесту. — Что тебя напугало?

Мне-то масло было гонять бесполезно. Я не китаец (по духу), Чэн Шу не знаю так, как знает его она. Могу напридумывать себе много чего, но насколько эти суждения будут адекватны? Она же его дочь.

Бык еще с его подозрениями! Так, блин, и параноиком стать недолго.

С другой стороны, Юэлян тоже пришла ко мне обеспокоенной. Двое — это, конечно, еще не статистика, но уже и не совпадение.

— Сложно объяснить, Тай! Как туман утром — тревожно. Кажется, что кто-то прячется в нем. Мой отец… он хороший человек, но для меня и семьи. Враги же считают его коварным и безжалостным. И я… Я не знаю, что думать после его вопросов!

На нее было жалко смотреть. Блин, врагу не пожелаешь — попасть в жернова между человеком, который тебя растил, и тем, кто (я надеюсь) вызывает чувства.

А если они с Быком не дуют на воду? Может, старина Чэн Шу решил воспользоваться моей слабостью и стать настоящим гуном Юга? Вообще, вполне в рамках «Троецарствия» сюжет. Там даже положительные герои совершали подлости похлеще. Взять того же Цао Цао, который перерезал всю семью своего названного дяди по ошибке. А потом и его замочил, чтобы тот на него не нажаловался. Все же ради Китая и сотен тысяч простых людей, которые в итоге мерли миллионами!

Так что дядя Шу мог придерживаться такой же точки зрения. Зачем Югу слабый герцог? Он падет, а его фракцию растерзают его же генералы. И все вернется к тому, с чего началось, только куча людей погибнет в процессе. И его любимая младшая дочь тоже.

При этом он привел с собой пятнадцать тысяч, а у меня тут без малого тридцать. На что расчет? Явно не на прямое вооруженное столкновение, пятнадцать тысяч воинов скорее страховка, нежели прямая угроза. Как он тогда намеревается действовать, если поверить в то, что его намерения враждебны?

— Юэ, — как ни пытался, а у меня все равно имя невесты выходило как «Юль». — Два вопроса. Если твой отец действует против меня — на чьей стороне ты?

Лицо девушки превратилось в камень, только в уголках глаз предательски блеснула влага. Ох, Леша-Тай, не стоило так! Дипломат из тебя как из кувалды! Ты же клин в семью забиваешь сейчас! Выбери сторону! Будь проклята моя косноязычность и все боги этого мира, которые ее обеспечили!

— Я не враждую с ним. Не хочу вражды! — торопясь, добавил я. — Но вот… Он выступил против. Ты с кем? Я понимаю, он отец, я — еще никто.

— Ты не никто! — слезы в ее глазах высохли до того, как успели пролиться. В голосе вместо растерянности появился гнев. — Ты мой будущий муж! Мы с тобой уже вместе, пусть церемонии и не было! Я выбрала тебя, а не мой отец! И я не стану той, кто бросит своего будущего мужа только потому, что он не понравился отцу!

Это было… Черт, это было восхитительно! Почти как «я тебя люблю», но в таком, китайском стиле. Я даже не стал пытаться давить улыбку, появившуюся на лице.

— Тогда второй вопрос будущей жене. Если… Если твой отец решит делать против меня… Как он будет делать?

Глава 50. Хоу проводит пир

Пир был в самом разгаре. С моей точки зрения, правда, он смотрелся как похороны, но традиции — против не попрешь. Происходи подобное мероприятие где-нибудь в западных странах или у арабов, все бы уже были упитыми, орали бы песни, тискали прислужниц и кидались костями в собак. Тут же чинно сидели, изредка выпивали и почти ничего не ели. Зато говорили очень много. И в большинстве своем ни о чем.

Я и отец Юэлян сидели во главе собрания, на возвышении, которое, кроме как подиумом, назвать было сложно. Каждый за отдельным столиком, но рядом. Перед нами было пустое пространство на уровень ниже, но выше остального зала. Туда должны были выходить люди, которые приносят подарки, читают стихи, и те, кого Чэн Шу или я вызываем, чтобы продемонстрировать свое расположение путем совместного осушения очередной крохотной чашки-наперстка.