Читаем Canto полностью

Вы пойдете напролом, сделаетесь угрюмцем и будете прорываться вперед. Все дальше и дальше — вперед». Так говорит Бальбек. Берлинский скульптор Бальбек. Боец, который масштабно мыслит, которого посещают блистательные озарения.

Его подкупающая манера с самого начала выдает какие-то глубоко скрытые мучительные метания. Какая-то всепоглощающая страсть дремлет в нем, неохотно отступая под прикрытие дружелюбия. И она бы прорвалась, обрушившись на собеседника. Но печальный жизненный опыт удерживает его, и он склоняется в позе вежливости, опускаясь заметно ниже своего уровня. Он не может оставить людей в покое. Стучится в их сердца. Высокий, стройный, темноволосый, грубые черты лица, квадратные очки. Он — агитатор. Он всегда в тревоге. Одинок. За плечами у него Россия. Потрясающие дерзновенные опыты. Теперь у него есть представление о некоем свободном, неправедном сообществе людей, которое сегодня совершенно не востребовано. Но он может быть его представителем, одной силой своей мысли — может! Прямо в лоб! Без риторики, прямо хватая быка за рога! Он задумался о том, почему в этой обеспеченной всеми удобствами мирной жизни все стало таким затхлым, все заплыло жиром. И, чтобы понять, разработал свою собственную, личную историю человечества, собственную историю и психологию искусства. И идет наперекор всему, выдвигая высокие требования. Особенно здесь, в Риме, где атмосфера вовсе не та, что в Берлине, она совершенно не располагает людей расстаться со своими уютными гондолами. И поскольку к смутно-дружеской возне он не способен, то занимается агитацией.

«Я стараюсь просветить других, — говорит он, — потому что видеть не могу того, как хорошо они себя чувствуют в своем вопиющем заблуждении, в своем непоколебимом равновесии, которое меня оскорбляет».

Бальбек, когда он вдруг появляется, а голова у него еще забита работой, напряженной работой, где всегда полно неудач… когда он поднимается по лестнице, да нет, еще находясь там, внизу, на улице, когда он оглашает воздух громкими призывными криками, а поднявшись, материализуется, представая во всей красе, в добротном приличном костюме, в который он облачается только в угоду своим приятелям, а не ради себя самого, и я вижу его рубленое лицо бойца под черными космами, лицо, полное усталости: тогда вечер наступает совершенно незаметно, миг — и уже ночь. Прошло много часов напряженного разговора, точнее, его агитационной речи, обращенной ко мне, и гудит голова, и уже не до грубостей, и всякая радость общения уже выхолощена, зато на горизонте нерушимо высятся теперь зубцы суровых гор, многоголосое эхо отзывается во мне гневными выводами, и я ничего не могу с этим поделать. Просто стою и все, взнузданный, оседланный, с мрачным взором.

А если он является к вечеру, то тогда молниеносно наступает следующее утро. Столы опустели, у городских улиц потрепанный вид. Я провожаю его немного, пока он не найдет такси и не заползет в него в изнеможении. Город еще весь состоит из костей, острых рыбьих костей, просто остов, а не место, где можно жить. Потом снова медленно наступает жаркая, ленивая ночь, окутывает меня, и мне теперь уже все равно, я радуюсь жарко-влажным простыням ночи. Он же, бедняга, никогда не заползает ни в какие коконы.

При этом он, особенно за работой, может вдруг превратиться в задорного весельчака. И тогда я в тысячу раз яснее вижу то, что он ищет. Да, в этих его фигурах есть что-то откровенно неинтересное. Нет никаких издевательских деталей, не закинуто никаких подводных сетей; не нужно никаких щупов и никаких счетных машин. Эти фигуры, среди которых нет ни одной законченной, претендуют на то, чтобы стоять просто так, быть такими, какие они есть. Спокойно стоять в своей абсолютно непривлекательной наготе. Они стоят непринужденно, открытые любому удару, выставляя напоказ свою природу.

Но потом Бальбек покидает мир своей мастерской; ни о чем не подозревая, выбирается он наружу и сталкивается с вяло текущей жизнью. Поначалу он хмурится, но сохраняет доброжелательность, однако затем в нем внезапно вспыхивает недовольство — собой, всеми, и оно начинает пожирать его. Знаменитое вмешательство Бальбека в чужие дела. Он говорит им правду, которую никто не любит слушать. Но те, кого он после этого покидает, потом клевещут на него. Они и останутся навсегда непримиримыми твоими противниками, дорогой мой. Никто не станет меняться и делать то, что говорит Бальбек.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза