CAUSERIES Правда об острове Тристан да Рунья

– Върно – сказалъ американецъ, – только я внесу одну поправку. Не просто къ сильнымъ переживашямъ, а къ одному ихъ разряду. «Американския» похождения, о которыхъ мы читали, почти всегда разыгрывались на одномъ и томъ же поприщъ: на поприщъ пионерства. Это почти всегда были приключения людей, вышедшпхъ за межу благоустроенной населенности, въ пространства, гдъ еще въ ту минуту нътъ ни сохи, ни суда. Запомните, во-первыхъ, это: зачитывались мы тогда не просто увлекательной авантюристикой, а авантюристикой пионерской. А во вторыхъ – вспомните ея героевъ. Очень ръдко былъ это господинъ съ печатью гения на челъ, то, что теперь называютъ прирожденнымъ вождемъ. Чаще всего былъ это просто бродяга, человъкъ среднего ума, на людяхъ застънчивый и неловкий – въ сущности рядовой обыватель, только такой, который почему то не удержался по ею сторону забора, отдъляющаго благоустройство отъ пустоши. Иными словами, одинъ изъ тъхъ сотенъ тысячъ «безымянныхъ солдатъ», которые действительно и раздвинули Америку отъ узкой полосы на Атлантическомъ берегу до прерии, потомъ до Скалистыхъ горъ, потомъ и до Тихаго океана. Это и будетъ то «во-вторыхъ», которое я попрошу васъ запомнить. Первое было – не просто искатель приключенй, а пионеръ, человъкъ, вставший на цыпочки и заглянувший черезъ заборъ, Второе – не просто пионеръ, а пионеръ массовый, демократический. Запомните это, потому что въ этомъ – вся Америка. Вся суть ея особаго духа – въ идее массоваго пионерства.

– Милый другъ – сказалъ второй гость, отмахиваясь, – если это и верно, то не забудьте, что съ четырнадцати лътъ мы всю эту романтику бросили и отдали свои души Бодлэру, Верлэну и ихъ русскимъ ученикамъ.

– Конечно. Больше того скажу: по прямой линии подошли къ Бодлэру, въ качестве законнаго и логическаго продолжения майнъ-ридовщины. Только въ другой области. Прежде насъ одинъ писатель училъ заглядывать, что творится по ту сторону заборовъ благоустроеннаго общежития, а потомъ мы полюбили писателей, которые намъ показали, что творится по ту сторону заборовъ благоустреннаго духа. Что было «декадентство»? Прорывъ за межу обыденной ортодоксальной психики, путешествие въ ущелья духовныхъ переживаний странныхъ и неизслъдованныхъ… Опять пионерство. И, главное, опять пионерство американскаго происхождешя. Кто первый попытался уловить Демона Несуразности? Кто первый раздвинулъ пологи обычной «здоровой» души и заглянулъ въ ту пещеру въдьмъ, которая гдъ то спрятана, вероятно, въ каждомъ мозгу человъческомъ – только мы про нее раньше не знали? Бодлэръ чуть ли не началъ съ перевода сочинений американскаго Эдгара По. А значить это вотъ что: въ 1849 году на дорогъ между Балтиморой и Ричмондомъ умеръ подъ заборомъ пьяный бродяга, поэтъ и разсказчикъ; умеръ «подъ заборомъ», но, если простите этотъ выпадъ въ область символизма, раньше про-буравилъ въ этомъ самомъ «заборе» просвътъ во мглу потусторонняго сознания. И, хотя Америка его забыла, но Европа послала къ этому забору десятки самыхъ пытливыхъ, самыхъ безпокойныхъ своихъ умовъ, и они всъ прильнули глазами къ просвъту, открытому гражданиномъ штата Виргиния; и отсюда возникло одно изъ самыхъ сильныхъ духовныхъ течений въ новой цивилизации.

Второй гость даже возмутился.

– Символизмъ? Декадентство? "Одно изъ самыхъ сильныхъ течений? Совершенно несообразное преувеличете. То была литературная мода, никакъ не отразившаяся на действительности; была и прошла.