Презумпщя довърия! Не только довърия къ опредъленному «вождю» – который случайно можетъ и взаправду оказаться гениемъ – а довърие вообще. Мы когда-то съ негодовашемъ повторяли извъстную поговорку: кто палку взялъ, тотъ и капралъ. Наши дъти вполнъ способны принять эту поговорку безъ всякаго негодования.
Какъ-то въ Италии я пытался выяснить отношение знакомыхъ фашистовъ къ вопросу о преемникъ Муссолини. Вы, молъ, считаете его гениемъ, исключительной игрою природы; допустимъ. Но въдь вы утверждаете, что система управления страной безъ выборнаго контроля, черезъ самодержавие верховной единоличной воли, есть вообще и на все времена лучшая изъ государственныхъ системъ. Что же сдълаете вы, когда «гения» не станетъ? Вы въдь сами понимаете, что гении пачками не рождаются. Гдъ вы найдете второго?
Отвъты я получилъ неясные и неточные (это было въ 1924 году, теперь, можетъ быть, они бы отозвались опредъленнъе); но общее впечатлъше у меня получилось.
– Мы и не станемъ искать гения, – отвъчали они. – Сверхъчеловъкъ нуженъ былъ только для почина, для введения новаго порядка и создания традиции. Преемникъ и продолжатель уже можетъ быть просто среднямъ человъкомъ, и мы будемъ вполне довольны. Конечно, такъ блестяще, какъ Муссолини, онъ править не будетъ, отъ времени до времени будетъ делать ошибки; но въ общемъ, получится, вероятно, вполне приличный правитель; и ужъ во всякомъ случай дело управления пойдетъ въ его рукахъ лучше, скорее и дешевле, чемъ у конституционнаго кабинета съ его гвалтомъ и коррупцией – съ его полутысячей праздношатающихся завсегдатаевъ громаднаго кафэ, именуемаго палатой депутатовъ.
Если я верно ихъ понялъ, то это не «культъ героевъ», которымъ мы часто коримъ новую молодежь: или, точнее, это культъ героевъ только вначале, а потомъ онъ постепенно превратится въ культъ перваго встречнаго. Хотя бы по жребию? Можетъ быть. Можетъ быть, и въ этомъ есть нъкая неожиданная ипостась того принципа, который мы называли нелюбимымъ у нихъ именемъ «демократия»; новое перерождеше идеи равенства применительно къ духу поколъния, лозунгъ котораго – «иерархия»; поколения, не знавшаго эпохи проблемъ и рожденнаго въ эпоху аксиомъ… или такъ ему кажется.
И тъмъ не менее, две проблемы война все же намъ оставила, пацифизмъ и коммунизмъ. Первый изъ нихъ не является самостоятельнымъ, особо организованнымъ народнымъ движениемъ, а скорее важной заповедью многихъ другихъ движений; поэтому проследить отношение молодежи къ пацифизму путемъ арифметическаго подсчета нельзя; съ другой стороны, все разновидности фашизма въ доброй дюжине странъ открыто бряцаютъ кинжалами, и ведь это все молодежь. Коммунизмъ – другое дело, тутъ и считать не стоитъ: коммунизмъ Западной Европы – почти сплошной комсомолъ, где редко блеснетъ единичная лысина.
Но я бы все же не сделалъ изъ этой – съ птичьяго полета подхваченной – партйной статистики вывода о внутреннемъ отношении новой молодежи къ войне и советскому строю; особенно къ последнему. «Душа» человъческой массы не всегда определяется программными ярлыками, которые она приемлетъ или отвергаетъ. Цълый народъ иногда кричитъ: «хлеба и зрелищъ!» – а потомъ оказывается, что главной чертой эпохи была тогда жажда новой релипи. Далеко не всегда люди, особенно въ юности, точно понимаютъ, чего они жаждутъ; а именно эта жажда, именно вкусы и аппетиты поколъния больше всего опредъляютъ его «душу». Вкусы и аппетиты поколъния приходится иногда выяснять не черезъ опросъ Ивана да Марьи, а по признакамъ объективными, напримъръ, по характеру техъ духовныхъ факторовъ, которые играютъ главную роль въ ихъ воспитании.
Всъ, вероятно, согласятся, что ни семья, ни школа теперь (и уже давно) не играютъ въ массовомъ воспитанни не только главной роли, но и вообще никакой. Важнъйшимъ опредъляющимъ факторомъ въ этой области считалась литература, но теперь и ее, конечно, оттъснило на десятый планъ другое влияние.