Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

«Нет никакого сомнения, говорил я, что тот, кто не замечает действий христианства, везде, где человеческая мысль приходит с ним в соприкосновение каким бы то ни было образом, даже противодействуя ему, тот не имеет об нем настоящего понятия. Везде, где произносится имя Христа, одно это имя увлекает людей против их воли. Ничто не обнаруживает так Божественного начала этой религии, как этот отблеск безусловной всемирности, которым она проникает в душу всеми возможными способами; овладевает умами, даже в то время, когда они, кажется, противятся ей наиболее; покоряет, сообщая разумению истины, дотоле ему неизвестные, возбуждая в сердце ощущения, до сих пор им не испытанные, вдыхая в нас чувства, которые без нашего ведения вводят нас в порядок общий. Таким образом она определяет круг действий каждого в особенности, устремляя в то же время действия всех к одной цели. При рассматривании христианства с этой точки, каждое из пророческих изречений Христа делается осязаемою истиною. Отсюда можно видеть ясно игру всех рычагов, которые приводит в движение его всемогущая рука, ведя человека к его предназначению, никак не ограничивая его деятельности, никак не подавляя ни одной из сил ему врожденных, но, напротив, удвояя их, возвышая до бесконечности. Ни одно из нравственных начал не остается бездейственным; оно пользуется всеми способностями мысли, всею пламенною расширимостию чувства, героизмом души сильной и преданностию ума покорного. Доступное всякому созданию, одаренному разумением, сливаясь с каждым биением нашего сердца, оно поглощает все, растет и даже укрепляется препятствиями, которые встречает. С гениальным человеком оно возносится на высоту, недосягаемую для других; с умом робким идет по земле мерным шагом; в уме мыслящем, безусловно, глубоко; в душе, преобладаемой воображением, эфирно, творит мириады образов; в сердце нежном, любящем, проявляется милосердием и любовью. Оно идет всегда вместе с разумением, ему предавшимся, сообщая ему силу, теплоту, ясность. Посмотрите, как разнообразны природы, как многочисленны силы, которые оно приводит в движение; сколько различных деятелей сливается воедино, сколько сердец, совершенно несходных одно с другим, бьется для одной-единственной идеи»!

«Еще удивительнее общественное действие христианства. Взгляните на картину полного развития нового общества, и вы увидите, что христианство преобразует все человеческие выгоды в свои собственные; потребность вещественную везде заменяет потребностью нравственною; возбуждает в мире мыслительном эти великие прения, которых вы не встретите в истории других эпох, других обществ; воспламеняет это ужасное борение мнений, в котором целая жизнь народов становится одною великою идеею, одним бесконечным чувствованием. Вы увидите, что все создано им, и только им: и жизнь частная и жизнь общественная, и семейство и отечество, и наука и поэзия, и ум и воображение, и воспоминания и надежды, и восторги и горести. Счастливы те, которые во глубине души сознают свои действия в этом великом движении мира, движении, возбужденном самим Богом!»

Но время обратиться к вам, сударыня. Признаюсь, мне тяжело оторваться от этих общих взглядов. Картина, которая с этой высоты представляется мне, есть для меня источник всего утешительного. Сладостное верование в будущее благоденствие человечества живит мою душу, когда, сдавленный жалкою окружающею меня существенностью, я жажду подышать воздухом чистейшим, взглянуть на небо яснейшее. Впрочем, мне кажется, что я не употребил вашего терпения во зло. Прежде всего надобно было показать вам точку зрения, с которой должно смотреть на христианский мир и на наши действия в нашем мире. Может быть, вам покажется, что я слишком нападаю на нас; нет, я говорил истину и еще не высказал ее вполне. Впрочем, дух христианства не терпит никакого ослепления, а тем более народных предрассудков, потому что они разъединяют людей более всего.

Это письмо довольно длинно. Вначале я полагал, что выскажу все в немногих словах, но впоследствии увидел, что рассмотрение этого предмета может составить целый том. Вы мне напишете, согласны ли вы с моими мнениями. Но во всяком случае, вы не избавитесь от второго письма, потому что мы только приступили к предмету нашего рассуждения…

Некрополис.

1829, декабря 1.

‹…›

[418] В перевод первого из «Философических Писем к Гже***» вкрались следующие ошибки, которые просим поправить самих читателей: