Чай, чапати, чили, чилим…

– Хорошо, – скрипнул зубами Гаутам. – Но я буду дарить тебе подарки, никто не может запретить дарить подарки человеку, который мне нравится.

Я понимала, что Гаутам все-таки надеется когда-нибудь добиться моей благосклонности, и знала, что у него ничего не получится.

Даже жалости к нему я не испытывала.

У Гаутама не было собственной студии, но иногда его приятель разрешал ему фотографировать в своей. Первую фотосессию мы сделали ночью. Весь день мой поклонник звонил и говорил, что не успевает завершить какие-то дела, но я подозреваю, что студия друга освободилась только поздно вечером. У меня уже не осталось никакого желания фотографироваться. Еще и зеркала в студии не оказалось! На снимках я получилась злой, какой и была на самом деле. Гаутам зачем-то оконтурил их черной полосой, и получилась злющая модель в траурной рамке.

Гаутам пытался тронуть мое сердце разными путями. После какой-нибудь встречи с знакомыми по шоу бизнесу вместо того, чтобы везти меня домой, он вылетал на шоссе, ведущее в аэропорт.

Я понимала, что он хотел подольше со мной покататься. Но мне-то, какая была от этого радость?

– Погоди, – останавливал он мои возражения, – хочу показать тебе одно место. Это рядом с взлетной полосой. Самолеты с ревом проносятся прямо у тебя над головой. Ты будешь в восторге! Такое не забывается! Может, он думал, что в состоянии восторга я кинусь ему на шею?!

Машина останавливалась у ограды взлетного поля, и Гаутам тщетно ждал самолета, пока я не начинала хныкать и проситься домой.

Самолеты никогда не взлетали. Они были со мной заодно.

Гаутам приносил ко мне домой папки с афоризмами и стихами и клялся, что сам их придумал. Все эти творения были аккуратно напечатаны и разложены по прозрачным файлам. Афоризмы были неплохи, стихи оставляли желать лучшего. Каждое посещение моего дома стоило Гаутаму немалой выдержки. К тому времени персы разъехались кто куда, я училась в университете и переехала в домик, расположенный неподалеку от университетского городка в тихом пригороде Нагарбави. Жанна осталась жить в центре города.

Комнату мы снимали с девушкой из Таджикистана Мамлакатой, которую все звали сокращенным именем Мамла. У Мамлы была поразительная способность доводить всех молодых людей до белого каления. Ее бойкий язык выводил из себя даже самых вежливых и сдержанных юношей. Некоторые перлы ее речи надо было записывать, и сейчас мне жаль, что я этого не делала. Мамла вызывала противоречивые эмоции. Разговаривать с ней молодым людям было интересно, она подробно выспрашивала все об их мыслях, делах и образе жизни, свободно проникая в те сферы, которые в светских беседах обычно не упоминают. Она могла серьезно поговорить по душам, дать дельный совет или добросовестно выслушать и постараться понять чужие мнения. Но, тут же, без предупреждения, могла выплеснуть на своего расслабившегося собеседника такой шквал дерзостей, что он начинал сожалеть о том, что явился на этот свет. О том, как Мамла торговалась с продавцами на рынках и в магазинах, можно было бы написать отдельную книгу. По-моему, торговцы отдавали ей свой товар практически даром просто под впечатлением необыкновенного общения.

Гаутам Пури скоро стал одной из любимых жертв Мамлы.

– Здравствуй, дорогой друг наш Гаутам! – восклицала Мамлакатой, едва фотограф переступал порог нашей комнаты, – Что ты нам принес сегодня? Где же сладости? Где кир и гулаб-джамун?

– Тебе, Мамла, я ничего не принес, потому что ты вредная, – хорохорился Гаутам.

– Какой ты жлоб! – картинно взлетали вверх брови Мамлы. – У тебя целый ресторан, где весь день готовят гулаб-джамун, а ты не взял для Мамлы даже маленькой коробочки сладкого?

– Это не мой ресторан! – отпирался Гаутам. – У меня нет ресторана, и никогда не будет!

– Бедная, бедная твоя жена! – не отставала Мамла. – Бедные твои десять детей!

– Почему это моя жена будет бедная? – не соглашался Гаутам.

– Муж не будет работать! – объясняла Мамла. – Муж будет только думать. Ты представь себе, кушать нечего. Жена подходит: "Милый, чем мне кормить твоих детей?" Дети просят: "Папа, папа! Дай нам еды!" А ты отмахиваешься от них: "Прочь! Мне некогда! Я пишу сценарий!" Дети плачут, жена плачет, они умирают от голода… А ты пишешь сценарий. И не стыдно тебе? Кристина, не выходи за него замуж.

– Что ты придумываешь, Мамла?! – обижался Гаутам. – Я буду известным фотографом и добьюсь славы! У меня будет много денег!

И когда ты придешь ко мне с протянутой рукой, я припомню, как ты надо мной измывалась!

Долго он эти беседы не выдерживал, прощался и уезжал.

– Тебе не показалось, что штаны у него чем-то набиты? – спрашивала Мамла.

– С чего ты взяла?

– Ну, сам-то он не очень большой, вот мне и подумалось, как-то непропорционально это, по-моему, подложил чего…

– Какая ты наблюдательная! Вот и поспрашивай его в следующий раз!

На свой день рождения Гаутам пригласил меня, Жанну, Мамлу и

Инну, еще одну нашу подругу, на ужин в ресторане пятизвездочного отеля. В группу поддержки он взял с собой еще трех друзей.