– И немодный, – проявил неожиданные знания парень. – Такой цвет в Семиречье был модным года три назад. В этом году все – и женщины, и мужчины – сине-голубое носят. А что? – он снова смутился. – Если я не как все себя веду, почему я не могу как все одеваться? Ну, в смысле… – и погрустнел.
– Всё правильно, – мягко сказала матушка, пряча платок в карман плаща. – Погрусти – светло, добро. И если ты и напитаешься силой рек, то они доброе твоё начало усилят, а не злое и мстительное. Погрусти, сынок. Поплачь с осенним дождём – теперь можно, никто не увидит. И простись. По-хорошему простись, с благодарностью за всё, чем тебя одарила жизнь. Думаю, её, – и она свернула платок, – найдут быстро. Поэтому если ты захочешь что-то кому-то передать, я всё для тебя сделаю. Решайся. И идём.
– Куда? – шмыгнул носом Дьёр.
– Обратно, – матушка Шанэ достала из другого кармана знакомый мешочек и велела: – Нарэ, Надэ, домой!
Псы исчезли в пыльном вихре. Матушка завязала мешочек, расправила складки плаща и отправилась к причалу.
Парень последовал за ней, удивляясь:
– Твой плащ даже не
– У южан много разного колдовства, – улыбнулась она. – Да и у вас тоже.
Недавний сварливый лодочник, как и предрекала матушка, ждал у причала. Он зачем-то попытался замаскироваться под незнакомца, сменив один плащ на другой (но почти такой же), светлый парус на синий, а грубый голос на льстивый, но, конечно, никого не обманул.
– Первый остров, любезный, – попросила матушка Шанэ, доставая из очередного кармана мешочек с монетами. – Третий причал.
– А что там? – шёпотом полюбопытствовал Дьёр.
– Сыскное ведомство, – ещё тише ответила матушка. – У первого причала. А рядом с третьим живёт глава сыскного отдела убийств.
– Так ведь ночь же… – удивился парень.
– Мастер Рьен всегда на страже, – улыбнулась она, устаиваясь в гнезде из одеял.
***
Глава сыскного отдела убийств любовался огнём сквозь узкую рюмку с зеленоватой настойкой. Его отец в своё время был известным кулинаром, но больше мясных пирогов и супов обожал готовить настойки, что его и сгубило. Ибо потреблять тоже любил. И прибрала его однажды Мелкая в крайне непотребном состоянии, и оставил он после себя троих пацанов сиротами, безутешную вдову, полный настоек погреб и три толстые книги рецептов.
Старший сын унаследовал семейную обеденную и отцовскую любовь к мясным пирогам. Средний – просто любовь к готовке и открыл закусочную. А младший готовить не любил и потому спрятался от отцовской слабости в сыскном деле, дослужился до главы отдела убийств и крайне редко, лишь в беспокойное время и только перед сном, позволял себе ровно семь капель. И хотя спустя несколько лет понял, что гиблый отцовский гнус его не коснулся, семь капель стали традицией.
И знаком: если выпьет – ночь спокойной будет, а если что-то мешает – то что-то случится. И сейчас Рьен смотрел на рюмку с отцовской настойкой и понимал: рано, хоть и глубоко за полночь. И предчувствие ни разу его не обмануло. Ни разу – за почти двадцать лет работы.
За окном сонно бродили призраки дождя, то в стёкла стучась, то по крыше. Рьен невольно прислушивался, но опустевший дом не издавал ни звука, кроме еле слышного тиканья часов в гостиной. Недавно – но опустевший. И за пять лет он так и не привык к его унылой и напряжённой тишине.
Когда у жены и дочки открылась внезапная непереносимость сырости – обе начинали задыхаться, – лекари лишь развели руками и посоветовали сменить климат. Рьен увёз семью на юго-восток Севера – в крохотный городок Тихополье, откуда до ближайшего мелкого притока реки Говорливой надо было добираться больше суток. Снял домик, попытался обжиться, порадовался вернувшемуся здоровью любимых девочек – и спустя луну запросился обратно. И денег глава сыскного отдела, конечно, зарабатывает больше сельской ищейки, и без дела Рьен не мог. Задыхался.
На том и порешили. И на лето жена привозила детей в Семиречье. И двое старших мальчишек на каникулы приезжали (их сырость не коснулась, но на семейном совете было принято детей не разлучать, плюс занятость у сыскников такая, что не до присмотра). И денег хватало. И любовь не угасала. Но каждый раз ему заново приходилось привыкать к опустевшему по осени дому. Как жёлтые листья по ветру – так и мёртвая тишина после весёлого детского гомона.
В дверь вежливо, но настойчиво постучали.
Рьен поставил рюмку на стол, встал и запахнул домашний халат. Вот оно и случилось – то самое что-то… Он торопливо вышел из кухни в тёмный коридор и в несколько шагов добрался до входной двери. Кого принесло на ночь глядя, его не интересовало. Рьен сразу открыл дверь и ничуть не удивился, увидев невысокую фигурку, закутанную в длинный песочного цвета плащ с восемью щелями карманов вместо обычных двух.
– Матушка Шанэ, – он улыбнулся и посторонился. – Доброй ночи. Никак вам опять не спится?